Эндрю Эбботт – уникальный социолог по тысяче разных причин. Но если поднапрячься и выделить одну самую важную – это то, как он органично объединяет в своем проекте по социологии знания анализ дисциплинарных культур с рекомендациями для студентов по написанию текстов. Первая исследовательская составляющая еще худо-бедно известна, но про вторую – практическую – вообще мало кто знает. Так что всегда очень приятно видеть его в таких топах!

Этой осенью число читателей этого блога увеличилось. Спасибо вам — мне это очень приятно. Хотя новых идей для постов пока нет, я решила как-то суммировать свои знания о литературе по академическому письму. Возможно, кому-то окажется полезно.
Сейчас дефицита такой литературы нет, но разобраться в ней может оказаться сложно. Я подумала, что весь корпус текстов можно разбить на три плюс одну категорию.

Первая группа книг - это условно книги про то, “как быть ученым”, как ставить вопросы и отвечать на них в текстах так, чтобы эти тексты хотелось читать. Фокус здесь - не только на письме, хотя про это тоже много, но вообще на всю организацию исследовательского проекта и процесса.

Becker, H. S. (2007). Writing for Social Scientist. Chicago and London: Chicago University Press.
Книга Беккера предназначена для более зрелых молодых академических писателей, которые работают, возможно, над своим вторым, третьим и последующими проектами и по-прежнему испытывают растерянность перед своими данными, перед тем, что обнаруживается или не обнаруживается в литературе, кто чувствует себя заблудившимся в лесу теорий и утонувшим под грузом других, не академических обязательств. Беккер, обращаясь к своему опыту и опыту коллег, нормализует эти чувства, показывает на своем и чужих примерах, как выходил из разных сложных ситуаций и дает очень практичные рабочие советы.

Abbott, A. (2004). Methods of Discovery: Heuristics for the Social Sciences. New York: W.W. Norton & Company.
Это очень важная книга о том, как формулировать вопросы. С нее полезно начинать новый исследовательский проект, чтобы правильно задать вопрос; к ней полезно вернуться в середине, чтобы скорректировать свой поиск; и в конце — чтобы понять, что же я такого наисследовал и почему концы с концами не сходятся. Иногда исследование и написанный текст значительно уводят автора от изначальной задумки. И если слов написано уже много, а смысла в них вы не видите и текст не складывается, возможно, будет полезно пройтись по каждой эвристике, описанной Эбботом, и задать себе вопрос: “А что, если я приложу к этим данным четыре причины Аристотеля? А что, если посмотрю на них с точки зрения категорий Канта? А может, взглянуть на них через мотивы Берка?” Краткое изложение Эбботом различных риторических приёмов значительно помогает формулировать вопросы к своему тексту и данным и, в конечном итоге, помогает заострить собственный исследовательский вопрос. Ну, по крайней мере, мне это однажды помогло: когда я несколько дней крутила свое исследование вокруг этих вопросов, до меня дошло, что именно я хочу сказать.

Эко, У. (2003). Как написать дипломную работу. Москва: Книжный дом Университет.
Хотя эта книга больше напоминает третью группу — практические советы о том, как написать текст, в ней есть нечто большее — рассказ об опыте выдающегося ученого, изложенный очень простым языком. И хотя рекомендации Эко о том, как ходить в библиотеку и вести карточки на книги, могут показаться сегодня немного устаревшими (как и глава в книге Беккера “Пишем на компьютере”), главное, чему она учит, — научному смирению.

Вторую категорию книг я бы назвала “Слова и предложения”. Это книги про стиль, про то как делать “красиво”.
Таких книг очень много. Моя первая была

Williams, J. M. (2013). Style Lessons in Clarity and Grace. New York: Pearson Longman.
Именно на полях этой книги появился отчаянный призыв к самой себе: “narrate, don’t explain”, который я вынесла в заглавие этого канала. Это книги о выборе тона, о модальности текста. Не то чтобы в академической среде допустимо большое разнообразие в этом смысле. Но всегда приятно читать тексты, написанные хорошим языком. Мне кажется, что научиться этому невозможно, но можно немного поднять внутренние стандарты.

К Востоку Ленина, к Востоку Маркса

Классики марксизма-ленинизма массово издавались в СССР с момента основания государства, но реально их читал только ограниченный круг партийных интеллектуалов, которых к тому же основательно прорядили репрессии. Остальным гражданам предлагалось знакомство только с избранными цитатами в Кратком курсе под редакцией вождя народов. Легитимизировать обновленную академическую дисциплину ссылками на этот официоз в оттепельные годы было невозможно, поэтому востоковеды неожиданно для себя оказались одними из важнейших движущих сил по пересозданию марксистско-ленинского канона.

Важнейшим возвращенным в оборот первоисточником стал «Империализм» Ленина, из которого можно было вытащить и идею мирового (сейчас бы сказали – глобального) капиталистического рынка, и неравномерности развития формаций. Обе идеи были важны, разумеется, не только академически, но и политически. Теперь можно было открыто критиковать прежний курс за фетишизацию рабочих движений Западной Европы и игнорирование вопросов развития Третьего мира. Введение в оборот труда Ленина взяли на себя выжившие «меньшевики» и «троцкисты», реабилитированные по инициативе Микояна и собранные его зятем в ИМЭМО. Среди них большую роль играл Ростислав Ульяновский, специалист по деколонизации Индии, прошедший Воркуту.

Другим важным событием стало дополненное издание собраний Маркса и Энгельса, в которое вошли многие работы, ранее вообще не переведенные на русский язык. Отдельным хитом среди них были экономические рукописи Маркса 1857–1859 гг., также известные как Grundrisse. Основной вклад в знакомство советского читателя с взглядами классиков на общества Востока проделал Михаил Виткин, который раньше других прочитал «Рукописи» по-немецки и прокомментировал в своей ставшей довольно популярной брошюре.

Карьеры Ульяновского и Виткина, среди прочего, показательны тем, по каким траекториям теоретическое востоковедение развивалось после наступления Застоя. Ульяновский дорос до референта Международного отдела ЦК, забронзовел и стал сам цензурировать новое поколение своих собственных коллег-имэмошников. Скромный же научный сотрудник ИФ Виткин практически не имел возможности защитить свои идеи. Его книга была изъята из продажи. Поскитавшись по разным секторам и институтам АН, в конце 1970-х гг. он эмигрировал в Канаду, где стал профессором социологии (!) Манитобского университета.

Рыба вне аквариума

Спустя почти три месяца учебы у нас с женой стали проявляться последствия накопленной усталости. Нагрузка не возросла, но все домашние задания и обсуждения в классе стали даваться с огромным трудом. Башка просто перестает соображать после двух-трех часов работы в день. Ведь день проводишь в ужасной сонливости. Единственное, что нас греет и чего мы ждем – это маленький перерыв в парах на ASEEES и День благодарения. Правда, у меня этого перерыва толком не будет, потому что подойдут ключевые дедлайны для подачи заявок в аспирантуру.

Часть учебы, которая, пожалуй, сжирает больше всего психологических сил и сейчас стала особенно играть против меня, – это необходимость все делать на английском. Вроде язык у меня стал объективно лучше, чем был до переезда. Но так как я впервые в жизни нахожусь в среде носителей, этот прогресс субъективно приносит очень маленькое чувство удовлетворения. Постоянно сравниваешь себя с людьми вокруг, которые выражают свои мысли куда лучше, но тратят на это времени и сил куда меньше.

Немного завидую людям, которые впервые имели возможность учиться на английском куда в более юном возрасте, чем это получилось у меня. Может, если бы я пострадал тогда, сейчас такого языкового шока у меня бы не случилось. Так что я могу только пожать руки тем, кто начинает учить язык новой для себя страны с нуля. Например, немецкий. Вот это меня бы вообще быстро сломало. Помните, что вы – настоящие герои! И, кстати, с днем социолога всех!

Воооооу! Благодаря этой подборке «Структура» перевалила за 7000! Красиво отметили профессиональный праздник! Подписываюсь под рекомендациями Дмитрия, но лично от себя хочу добавить еще несколько топовых каналов, без которых социологическая Телега была бы куда скучнее.

🧩 Nodes and Links - все о сетевом анализе

🧩 Жить как люди – о благосостоянии и неравенстве по странам и континентам

🧩 Выше квартилей – о поле науки в цифрах и фактах

🧩 Abdulhalikoff – о правовых практиках на Кавказе, в Санкт-Петербурге, в мире

🧩 Политический ученый – о рациональном выборе под влиянием политических структур

🧩 Russian Field – о том, что думают россияне, с точки зрения количественных методов

🧩 Лаборатория публичной социологии – о том, что думают россияне, с точки зрения качественных методов

🧩 ТЕЛОС – молодое поколение, которому не стыдно передать флаг соцтеории

🧩 Эффект Матфея – хотелось бы, чтобы посты об устройстве академии от дорогих коллег выходили почаще

🧩 Социология воды – ну это просто классика, надо знать такие каналы

🧩 AnthropoLOGS – коллега Верховцев – настоящий социолог в душе, мы-то знаем!

14 ноября – День Социолога (и наша подборка каналов о социологии)

@Sbelan_52 – канал социолога Сергея Белановского. Для меня социология началась с его интервью с работниками московских предприятий – еще в 1980 е

@fond_khamovniki - Новости Фонда поддержки социальных исследований "Хамовники" (и, да Симон Кордонский – председатель его экспертного совета)

@RussianWays – канал журнала социальных и этнографических исследований «Пути России», издаваемого Шанинкой и ИнтерЦентром с 2023 года

@structurestrikesback – «Структура наносит ответный удар» содержание еще интереснее названия

@nizgoraev2 - Аналитика, гипотезы, суждения о социальной политике.

@valuesandorder «Лукошко ценностей» - об устройстве ценностей и норм в обществе

@fame_fatale – чрезвычайно увлекательный взгляд на социологию

@politicanimalis - Академическая политология и другие смежные науки (и социология, разумеется)

Советская Африка

Хочу рассказать про документальный фильм «Наша Африка», который посмотрел по наводке коллеги Газимзянова. В документалке 2015 года собраны самые разные архивные кадры советско-африканских отношений 1960-х гг. Есть довольно скучный официоз с прибытием какой-нибудь делегации, но есть и куда более проникновенные интервью с простыми людьми. Например, с советским геологом средних лет, которой надоело жить в Москве, так что она поехала учить малийцев бурить водяные скважины. Или с обаятельным конголезским педиатром, который проходил в СССР медицинскую практику и в совершенстве выучил русский.

Режиссер Александр Марков в интервью говорит, что у фильма есть концепция – показать противоречия советской квазиколониальной системы. Честно говоря, мне не показалось, что для фильма эта концепция важна. Как и любая другая. Кроме нескольких минут в самом конце, где внезапно кадры из 1960-х гг. сменяются демонстрацией событий 1989–1991 гг., об этом ничего не говорит. При этом я не критикую режиссера за отсутствие какого-то месседжа. Совсем наоборот. Мне кажется, что он честно окунулся в видеоархивы, открыл сильный забытый визуальный ряд и смонтировал из этого фильм. Потом, конечно, на пресс-конференции для фестивальной публики надо сказать, что была концепция. Неприлично без нее.

У фильма есть два других минуса. Во-первых, в отдельных частях хроники, видимо, отсутствовал звук. Ее зачем-то решили озвучить при помощи актеров и еще добавить эффектов со звуками строек, автомобилей, просто пением птиц. Честно говоря, это звучит очень дешево и неестественно, иногда вообще мешая погрузиться в просмотр. Во-вторых, фильм очень короткий. Всего 45 минут. Понятно, что все богатства в фильм не вместишь, но от этого появляется чувство, что оборвали на самом важном.

Впрочем, второй минус наверняка исправлен в более длинном ремейке-сиквеле, снятом при куда больших бюджетах за счет португальского фонда и вышедшем уже в 2022 году. Называется «Красная Африка». Однако в свободном доступе его я найти не смог. Может, у вас есть идеи, где его можно купить? Вдруг кто на стримингах встречал или еще где?

Динамика ночного контента

1 час бессонницы: рецензия на «Провинциализируя Европу» Чакрабарти.

3 часа бессонницы: таблица стран по торговому обороту с СССР на 1964 год.

5 часов бессонницы: «Пять главных целей Слота на зимнее трансферное окно».

7 часов бессонницы: рилсы с пукающими собаками.

Now we're talking

Я не так давно ныл, что плохо справляюсь с английским, но в итоге зарешал TOEFL на целых 103 балла! Большущий прогресс с прошлого года, когда еле-еле вытянул семерочку на IELTS. Теперь можно подаваться на любую программу из моего списка, даже в Лигу плюща.

Часть успеха состоит в двухмесячном погружении в среду, но самая большая – это все-таки правильный репетитор. Замечательная @exsultans задавала мне много вопросов про группу Placebo, Джейми Каррагера и другие неожиданные вещи, а потом замеряла мои ответы с секундомером. В итоге, это сработало.

Сравнивая два экзамена между собой, я рекомендую всем, кто думает ехать в США, сдавать именно TOEFL. Во-первых, это экзамен по американскому английскому. Вы не перестраиваетесь на британскую лексику, которую вы вряд ли знаете (если только вы не фанат Гарри Поттера или Мэри Дуглас), и которая потом вам вряд ли где-то пригодится. Во-вторых, встречаются американские аспирантские программы, которые не принимают IELTS. Их немного, но они есть. К сожалению, такая есть и в моем списке. Во-третьих, TOEFL можно сдавать из дома по интернету, что, собственно, я и сделал. Огромная экономия денег на перелеты и жилье туда, где есть сертифицированный центр по IELTS.

Наконец, самое главное: cтруктура американского экзамена более формализирована. Это пугает поначалу. После первых трудностей при подготовке я даже думал забить и пересдать знакомую британскую версию. Но когда разобрался с Полиной, какой именно ответ от меня хотят услышать, наоборот, расслабился. Рамки, в которые должны укладываться речь и письмо, довольно простые, а продолжительность экзамена намного короче. ИМХО, это все облегчает стресс при прохождении. Короче, всем, кто еще не сдавал английский, но собирается сдавать в ближайшее время или в перспективе, желаю удачи!

Гудбай ASEEES, где я не был никогда

Вот и закончилась конвенция cлавистов, на которой я побывал в первый раз, так что впечатления от этого гигантского столпотворения академиков просто невероятные. На нее спонтанно наложилась встреча выпускников ЕУ моего и соседних выпусков. Так что кроме дневных деловых походов на панели были вечерние лирические встречи с однокашниками, многих из которых я не видел с самого начала войны. Теперь все обратно разъехались по миру, и стало очень грустно. Как после конца смены в пионерлагере. Примерно вот так. Здесь расскажу только про деловую часть, чтоб не всплакнуть ненароком.

Я постарался побывать на максимальном количестве панелей, которые затрагивали советские 1950–1960 гг. в международном контексте. В основном связанные с Холодной войной и ролью СССР в деколонизации Азии и Африки. Но на секции, связанные с исследованиями науки и экспертизы в целом, тоже заглянул. Прикольно было наблюдать, как доклады в духе олдскульной правой советологии чередовались с модными деколонизаторскими тейками. Хотелось поспорить и с теми, и с другими, но пока знаний о материале у меня не достаточно, так что просто слушал аргументы других дискуссантов и чуть-чуть задавал вопросы.

После панелей удалось нормально так посмоллточить с исследователями из Германии, Италии, Польши, Болгарии и других стран. Например, с крутым историком Наной Осеем-Опарой из Ганы, который сейчас пишет книгу про интеллектуальные взаимовлияния советских марксистов и ганских панафриканистов. Подумал, что с не американцами, пусть и говорящими на английском гораздо лучше меня, я стесняюсь разговаривать гораздо меньше.

Так же невероятно рад был наконец-то развиртуализироваться с моей землячкой Ксенией Татарченко – пожалуй, самым главным экспертом по истории новосибирского Академгородка. Ну и великой Еленой Гаповой – первопроходцем гендерных исследований на постсоветском пространстве. Когда-то я хотел взять у нее интервью для так и недописанной диссертации о независимых социологических центрах, но, увы, сделать это не успел. Зато сейчас она мне понасоветовала много важного про мой текущий проект. Список запомнившихся академических разговоров можно продолжать долго, но вряд ли все это влезет в формат канала. Надеюсь, другие коллеги, с которыми я общался в кулуарах и которые сейчас читают меня, не обидятся. Я ужасно благодарен всем, с кем удалось перекинуться хотя бы парой слов о моих востоковедах или о чем-то другом!

Сейчас думаю о том, чтобы поучаствовать в следующем году в ASEEES в какой-то более значимой роли, чем просто слушателя в зале. Прям руки зачесались сделать панель по социальному и гуманитарному знанию и с историками, и с социологами! Что-то в духе «Королевства кривых зеркал», которую я соорганизовывал в Шанинке. Короче, в планах на следующую осень сделать уже две конференции, потому что и «Зеркала» мы с коллегами хотим повторить. Что ж, буду копить силы.

Возможно, я просто нахожусь под впечатлением от курса Мэтта Ковака, но глобальная/транснациональная история кажется мне наибольшим интеллектуальным достижением гуманитарных наук полутора-двух последних десятилетий. В социологии чего-то такого же свежего и сильного за это время не появилось. Даже похожая попытка создать поле глобальной социологии не взлетела. Хотя отдельные первопроходцы типа Валлерстайна существовали там давно. Так что призываю всех брать пример с коллег-историков и интересоваться Глобальным Югом (дурацкий термин, но лучше пока не придумали)!

Кстати о глобальном юге, мир оттуда выглядит примерно вот так - как на детском образовательном плакате какого-то индийского издательства; дата увы неизвестна.

Да, они не отличают королей от президентов и борцов за свободу от кровожадных тиранов, потому что, подозреваю, европейская история для них настолько же актуальна, как для русских гимназистов 19 века ветхозаветные мифы о Рахили и Иакове. Однако, есть и плюсы:

1. Иван Грозный в киргизском народном костюме.
2. Сталин если бы он был полицейским в Уттар-Прадеш.
3. Всё остальное.

Отметим, что в этом индийском диктаторском бинго победила Россия, возможно поэтому программа "нефть в обмен на рупии" всё ещё действует.

(Взял у Кепкена)

Конкурентная кооперация

Вышла очень крутая книга Маши Кирасировой «Восточный Интернационал». Термином из заголовка она обозначает индивидов и организации, которые были ответственны за медиацию отношений между СССР и Ближним Востоком. Часть про раннюю советскую власть и Коминтерн я, признаться, пролистал бегло, но вот про скоротечный роман советского коммунизма и арабского социализма начиная с 1950-х гг. хочется читать как можно медленнее. Это просто ценнейший кладезь наблюдений о том, как взаимодействовали бюрократия, патронажные сети, идеология и академические институты.

Пожалуй, главный герой этого времени для Кирасировой – Нуритдин Мухитдинов, первый узбек в составе Полютбюро, а потом посол в Сирии. Мухитдинов был одним из тех, кто покровительствовал советским востоковедам, считая что академические исследования Ближнего Востока – это важнейшая часть мягкой силы антиколониальной империи. Несмотря на похожие взгляды и пристрастия с другим знатным лоббистом востоковедов Бободжаном Гафуровым, эти двое не были близки и конкурировали за нишу главного связного между советской Средней Азией и Ближним Востоком. Вместе с тем, большое количество ресурсов под ИВ было выбито ими как раз при объединении усилий.

Еще одно интересное наблюдение Кирасировой касается выстраивания в ИМЭМО и ИВ, по существу, параллельных и дублирующих друг друга структур секторов и отделов. Произошло это потому, что ИМЭМО консультировал Министерство иностранных дел, а ИВ – Международный отдел ЦК. Каждый орган хотел получить независимую информацию, хоть и про одни и те же страны. Несмотря на частое перетекание кадров из одного института в другой, экспертные культуры в них различались. Первые больше любили экономику и статистику, а вторые были сильнее в языках и локальном знании.

Мне кажется, что во всех отношениях блестящей книге не хватает одного – хотя бы базового использования количественных методов. Главным образом, конечно, сетевого анализа. Вся проблематика Кирасировой вертится вокруг идеи медиации, но ее решение – это жанр традиционных биографий. Бывалый историк возразит мне, что для полноценного сетевого анализа в архивах нет необходимых данных. Но я отвечу, что главное – поставить задачу, а данные найдутся. Например, можно собрать протоколы партийных или профессиональных организаций, и посмотреть, кто на каких собраниях присутствовал и вместе с кем. Возможно, заходы про соперничество сетей Таджикской и Узбекской Республик или сетей МИД и МО ЦК обрели бы еще больший доказательный вес. Ну ладно, это я так фантазирую.

Во-первых, я сам когда-то бывал на школе еушных коллег-философов. Это был организованный хаос в лучшем смысле слова! Теперь есть что вспомнить! Во-вторых, на предстоящем мероприятии будет рулить легендарный Сюткин, а значит вам обеспечены обстоятельные и задушевные беседы о Канте, Адорно, Зиммеле и /впишите имя сами/. В-третьих, ладно эту философию – с Антоном и Йоэлем можно будет обсудить причины спада Де Брюйне, Мбаппе, Соболева и /снова впишите имя/. В общем, хватит раздумывать! Надо подаваться!

Рейз или фолд

Итак, я загрузил все одинадцать заявок в американские аспирантуры, которые хотел. Получилось почти полное доминирование исторических программ над социологическими: 9 против 2. Что даже для меня в какой-то степени сюрприз. Главная причина такого перекоса в том, что проект про экспертизу в СССР ожидаемо не нашел гигантского отклика среди профессоров-социологов, с которыми я пытался общаться. Историки же в среднем были куда более отзывчивыми и даже позитивно реагировали, когда я делился идеей собирать статистику о работниках ИВ, ИМЭМО, ИА и др. Так что я доверился историкам и решил поставить большинство моих фишек на них.

Кроме того, я рискнул послать заявки исключительно в топовые или околотоповые университеты. Здесь я тоже представил себе это все как ставку. В том числе денег. Сейчас я понимаю, что продолжать свой путь в академии я готов только на программе с нормальным финансированием, сильным подбором преподавателей и широкими оргресурсами. Вот как у моей легендарной жены. В прошлом году я долго держался в листе ожидания в Аризоне, где главное условие – это преподавание уже с первого курса, при этом за стипендию ниже американского прожиточного минимума. Nah, bro. Теперь я совсем не жалею, что туда не попал. Для такого дерьма я слишком старый.

Сказать, что я устал – это ничего не сказать. Сказать, что я чувствую экзистенциальную тревогу – пожалуй, слишком, но доля правды в этом есть. Я вложил в заявку еще больше сил, чем в прошлом году. Надеюсь, что кто-то ее оценит. Если нет, то это будет, пожалуй, последний сигнал о необходимости окончательно возвращаться в среднее образование или пробовать силы в коммерческом. Академию я люблю, но, кажется, что очень давно безответно.

Приватизация Бонда

Бондиана на первый взгляд кажется статичным калейдоскопом, где почти в духе пропповской сказки второстепенные функциональные элементы вроде девушек, злодеев и гаджетов меняются, но главный герой и его арка остаются неизменными. Посмотрев почти все фильмы, я понял, что на самом деле за полвека экранного существования от первоначального образа агента 007 осталось очень мало. Шпион в исполнении Коннери или Мура – это неуязвимый cold warrior, который не имеет никаких личных привязанностей, но только долг перед королевой и Юнион Джеком. Современный Бонд – это, напротив, ничего политического, только личное. Преодолевая депрессию и алкоголизм, Бонд нехотя летит в очередную экзотическую локацию. Но не потому, что злодей грозит уничтожить Лондон, а потому, что у него с Бондом когда-то была какая-то персональная драма.

Принято считать, что главный перелом принес кастинг Дэниела Крейга, но это не так. Первый фильм, где безукоризненного джентльмена заменяет каратель с ПТСР – это «Лицензия на убийство» с Тимоти Далтоном 1989 года. По сюжету «Лицензии» Бонд увольняется с секретной службы и начинает вендетту против наркобарона из выдуманной латиноамериканской страны за то, что тот убил невесту его друга. Эпоха Пирса Броснана как будто откатывается назад и реабилитирует кодекс джентльмена, который работает исключительно за национальный престиж, но на самом деле только частично. В «Золотом глазе» (кстати сказать, наиболее нелепом фильме с точки зрения объемов клюквы о СССР) сюжет крутится вокруг мести Бонду со стороны его бывшего сослуживца в исполнении Шона Бина. Характерен их диалог в кульминационной схватке: «За Британию, Джеймс? – Нет, за себя».

Я думаю, что 1989 год в качестве переломной точки, конечно, не случаен. Даже неолиберализм Тэтчер не поменял ничего в структуре типичного бондовского нарратива. Он только укрепил героя в статусе идеального британца, борющегося с коммунистическими варварами. Реально поэтику франшизы изменило окончание Холодной войны. После этого ни сценаристы, ни зрители уже не верят ни в какие коллективные ценности, даже консервативные, а переживают за поломанного индивида, безуспешно пытающегося заботиться о себе. Секретная служба – это просто такая же дерьмовая работа, как и все другие, с которой Бонд пытается уйти, но из-за низкой востребованности на рынке труда возвращается назад.

На последней паре курса Мэтта мы немного поспекулировали, будет ли франшиза продолжаться уже без Крейга, и если да, то в какую сторону пойдет эволюция дальше? Кажется, что на фоне подъема трампизма и вообще правового поворота по всему миру депрессивный одиночка становится настолько же неактуальным, как и романтический аристократ после распада СССР. Вообще, вся западная популярная культура как будто нуждается в перезагрузке. Что ж, соберемся на каком-то аналогичном курсе через 10 лет и проанализируем, как она из этого выйдет.

Смешанная экспертиза

Михаил Соколов любит повторять вслед за основателями Чикагской школы, что социология – это журналистика, только лучше. Книга Стивена Эпстина Impure Science, закрывающая для нас курс по STS, олицетворяет этот слоган в полной мере. Она вряд ли предлагает какие-то новые концепции для изучения экспертизы. Сочетание количественных и качественных методов для анализа научных публикаций в ней вызывает уважение, но вряд ли само по себе является прорывом. Что в ней действительно сильно, так это описание актуальнейшего кейса того, как изучение и лечение СПИДа в США 1980–1990-х гг. лежали на пересечении академических кругов, мобилизации активистов, освещения проблемы в медиа, бюрократической инерции и множества других социальных полей. В итоге то, что мы сегодня называем доказательным медицинским знанием, является плодом соперничеств и альянсов между самыми неожиданными силами.

В книге Эпстина много мощнейшего материала, но я остановлюсь только на некоторых находках социолога (или лучше сказать: социолога-журналиста?) Для начала консенсус среди ученых, что СПИД вызывается ВИЧ, появился относительно быстро после начала эпидемии в США – уже в 1983 году. Однако, во-первых, он строился в основном на принятии наиболее вероятной гипотезы. Экспериментальных результатов за ней было мало; точных механизмов никто описать не мог. Во-вторых, этот консенсус не выходил за пределы академии. В основном консервативная и религиозная американская публика продолжала верить, что СПИД происходит от сексуальной распущенности.

Потребовались усилия Питера Дойсбурга, крайне противоречивого профессора биологии из Беркли, чтобы расшатать консенсус. Дойсбург предложил собственную оригинальную гипотезу о том, что ВИЧ – это только вирус-пассажир, а СПИД вызывается редкими химическими веществами, которые можно встретить, например, в марихуане. Экстравагантные гипотезы Дойсбурга не подтвердились, однако спор с ним заставил научное сообщество действительно выйти из спячки и проводить необходимые тесты. Кроме того, хайп вокруг его идей впервые вывел чисто академические дебаты в медиа. За ними стало следить множество людей, не знакомых с темой. Короче, отрицатель ВИЧ стал главным ледоколом для его изучения и просвещения о нем.

Однако, даже когда происхождение заболевания было хорошо изучено, возникла куда более насущная проблема – лечение. Это автоматически вовлекло в проблему государственные органы, фармакологические фирмы и больницы. Эпстин показывает, что главную роль во внедрении эффективного лечения СПИДа сыграли больные, которые по собственной инициативе получали любительское образование в эпидемиологии, чтобы помогать врачам, а иногда и ставить под вопрос их профессиональные стандарты. Активисты добились отмены обязательной выдачи плацебо, так как это тратило время больных на борьбу с вирусом. Также по их инициативе в программу тестов лекарств стали вводить косвенные показатели успеха лекарств.

Хотя исследователь считает, что СПИД-активизм является чуть ли не лучшим примером того, как медицинская наука и практика становятся только лучше в результате напора демократических сил снизу, он признает, что этот опыт тяжело повторить. Статистически активисты представляли образованных и богатых мужчин-геев из американских мегаполисов. У них были ресурсы внедряться в сети экспертизы, чтобы перестраивать их изнутри. Едва ли ученые, бизнесмены и чиновники слушали бы представителей менее статусных социальных групп, даже если бы на кону были их жизни. Увы и ах.

Трудный выбор

Вот и подошел к концу семестр в Беркли. Я много ныл и пил таблы, но к концу наступило просветление. Осознал, что была проделана огромная работа по улучшению навыков языка и упорядочиванию социологии знания и глобальной истории в голове. Внезапно начал очень скучать по преподаванию. Так что руки зачесались в следующем семестре сделать гиковский онлайн-курс по образцу «Структуралистского воображения», только с более творческими домашними заданиями и с несколькими различными режимами дискуссий в классе, которые я подсмотрел у профессоров тут. Однако у меня есть целые две задумки по главной теме. Пока не знаю, какую выбрать, поэтому хочу проконсультироваться с вами.

Первый курс очень давно лежит у меня на рабочем столе под кодовым названием «Весь Пьер Бурдье». В лекционной части хочу обсудить его биографию на фоне меняющейся Франции и полемику Бурдье с другими известными гуманитариями. В дискуссионной же части надо будет разобрать взгляды мэтра на разные стороны социальной жизни: потребление, искусство, государство, гендер… Тут без чтения первоисточников не обойтись.

Второй курс, идея которого пришла не так давно, – это история социального знания Холодной войны. Я подумал, что было бы здорово почитать тексты интеллектуалов и экспертов в качестве исторических источников; подзабытые, но до сих пор оказывающие влияние на современное миропонимание в категориях геополитики, модернизации, цивилизаций и т. п. Конечно, на фоне современной историографии, которую я возьму в лекциях на себя. Американский материал обойти не удастся, но хочется сопоставимое место уделить советским специалистам, а также социальным ученым из стран Глобального Юга, особенно тем, которые принимали активное участие в формировании Неприсоединения.