Георг Зиммель в небольшой работе «Приключение» описывает состояние разрыва рутины повседневности через приключение как спонтанный выход в иное качество проживания времени. Но теперь этот опыт фактически невозможен, так как потребление туристических мест и заслуженная тяжким трудом прокрастинация не предполагают своего досуга, но интегрируются в сценарий customer development. События – это ивенты и запланированные встречи, тусовки и тренинги. Всё, что может быть отмечено в гугл-календаре и списке задач. Они не имеют отношения к событию ни в смысле приключения, ни в смысле разрыва, некоего выхода в то состояние, когда путешествие, по меткому выражению Пруста, становится способом обрести иной взгляд на вещи. Диктатура того же самого и уже заранее известного, прирученного и понятного не позволяет событиям случаться. В опыте психотерапии человек все чаще не ищет встречи со своей тенью или какого-то глубинного диалога с собой, где не слышны иные голоса. Ему достаточно обрести нормальность и жить спроектированную жизнь без риска и бремени существования наугад. Предсказуемое и успокоенное самопонятливое бытие-в-мире – условие счастливой бездумности, радикально исключающей экзистенциальные кризисы, драматургию индивидуального столкновения с тем, что не было запланировано. Рациональная измеримость и подчинение разворачивания производства субъективности проектируемым сценариям того, что должно происходить представляется бегством от потрясений, осознаний и настоящих встреч с чем-то или кем-то иным.

Из статьи «Капиталистический идеализм и рынок утопических микронарративов».

Норма – это всегда попытка задать границы. Просто границы не обязательно незыблемые скрижали, основы основ или сакральные запреты. Нормы прописывают символические черты, проложенные поверх мира, чтобы сделать его более ясным для жизни людей. Границы нужны нам для субъективного картирования реальности, в том числе, чтобы знать риски актов «заплывания за буйки» и осознавать их необычность. Инсталляция подобного символического элемента в психику является необходимым условием для приостановки избытка воображаемого, которое и позволяет нам бредить. Слабость символического порядка в частном случае порождает бред, а иногда и развязывание психоза. В масштабах общества эта слабость оборачивается переизбытком воображаемого, выстраиванием нового порядка на основе бредовых метафор (вместо символических универсальных конвенций) и создания галлюцинаторной реальности.

Уже в ХХ веке норма стала тесно связываться с принуждением, символическим насилием, отказом от аутентичности и уникальности каждой человеческой экзистенции. Но уход от нормы не означает простого перехода к полной свободе самоопределения. Скорее неудовольствие от прежней нормы почти всегда обращается в требование нормы новой. Стигматизация прежней нормы только усиливает запрос на появление новой, для введения которой обычно используется отвлекающее шоу, обещающее отсутствие каких-либо ограничений и требований. Но на фоне деконструкции и критики не только прежних норм, но и самой идеи нормы, всё-таки для большинства выбор состоит в дилемме: не-норма или вне-норма? Или, если сразу подчеркнуть всю проблематичность такого выбора, то так: «не-норма как норма» или «отсутствие нормы как норма»?

Из статьи «Прощай, нормальность?».

Зачем мне быть моральным? Таков один из наиболее значимых вопросов этики. Сталкиваясь с ситуациями выбора, можно руководствоваться множеством конкурирующих практических соображений. Почему человек должен всегда выбирать моральные предписания, особенно если они противоречат его собственным субъективным интересам? В своей статье Константин Морозов рассказывает о контрактаризме — теории морального обоснования, которая связывает причины поступать морально с рациональными интересами агента.

Каждый глубокий мыслитель больше боится быть понятым, чем непонятым.

Фридрих Ницше

Что такое неоромантизм и где его искать сегодня? Ник Ланд – творец безумия и абсурда, подобный темным романтикам? Почему искусство никогда не станет до конца современным? Как японская культура повлияла на европейскую живопись и анимацию, создав особый вид непонятного искусства? Об этом и многом другом говорим с Олегом Деррундой.

https://youtu.be/vZejv5xorgY?si=bmFyJBnOelspu7ia

Текучая современность – это среда обитания, в которой действует множество различных агентов, не подчиненных логике общего порядка и управления из единого центра. Бауман в своих текстах часто упоминает о смерти Большого Брата и близок к идеям Фуко о биополитике, в которой отсутствует единый центр управления-власти над обществом и индивидами. Однако, если Фуко писал о дисциплинарных обществах и контроле над жизнью через практики надзора и наказания, то Бауман рассматривает мягкие тактики управления через потребление и подталкивание к позитивным фантазиям о высоком уровне дохода и качества жизни.

Комментатор сочинений и биограф Баумана Дэннис Смит в книге «Бауман. Пророк постмодерна» так описывает взгляд польского социолога на современную ему культурную ситуацию: «Каждое агентство рассматривает более широкую среду обитания как хаотичное и неопределенное пространство, заполненное конкурентами, выдвигающими соперничающие претензии: разные значения, разные решения. Среда обитания — непредсказуемая арена прагматичного маневрирования между конкурирующими агентствами. Каждый конкурент рассматривает остальную часть среды обитания как набор возможностей или проблем, которые помогают или мешают ему в достижении его конкретных целей».

Это хаотичное движение конкурирующих атомизированных индивидов и небольших объединений образует сложную, высокодинамичную среду, где всё подчинено непрерывному и быстро ускоряющемуся усилию, направленному на достижение пределов, близких скорости света. Бауман подчеркивает, что изменяющаяся текучая среда – это не просто процессы высокого уровня мобильности, но и неуклонно растущего противостояния между временем и пространством. В свете нарастающей скорости всевозможных процессов устойчивое пребывание на месте обретает сомнительный статус. Если в твёрдую эпоху кочевые привычки и высокая мобильность являлись атрибутом отсутствия постоянного места проживания, то в эпоху «текучей современности» именно сверхмобильность стала атрибутом свободы и вожделенной мечтой. Привязанность к месту и определенная постоянная локация представляются недостатком свободы (что-то менять) и избытком обременяющих обязательств. Это уже не грезящий о частной собственности на землю колонист предыдущей эпохи модерна, готовый к любым лишениям ради усиления устойчивости своего места в этом мире. Напротив, заземленный на десятилетия и привязанный к купленной в ипотеку жилплощади гражданин-должник становится персонажем трагедии, подобно Сизифу, неизбывно несущему свою ношу.

Из статьи «Текучая современность».

Уилфрид Селларс — это американский философ, который прославился своей критикой мифа о данном. Сам же миф представляет собой воззрение, согласно которому существуют вещи, которые мы знаем непосредственно, которые нам просто даны. На Бусти и Патреоне вышла расширенная версия подкаста, в котором мы вместе с Андреем Коченковым говорим о философии Селларса в её разнообразных проявлениях от рассуждений о соотношении манифестной и научной картины мира до истории о райловских предках.

Наука — это продолжение здравого смысла, а то, как ученый пытается объяснить эмпирические феномены — это усовершенствование тех способов, какими обычные люди, пусть грубо и схематично, пытались понять окружающий их мир и других людей с момента возникновения интеллекта как такового.

Уилфрид Селларс

Как возможна философия еды? Зачем нужно рефлексивное осмысление потребления пищи? И почему понимание общества будущего невозможно без пристального внимания к проблемам питания? Иван Кудряшов рассказывает об алиментарной проблематике в философии от метафизического осмысления еды до исследования её антропологического и социально-политического значения.

Чаще всего среднестатистический копирайтер с биржи, пишущий очередную тысячу знаков за деньги, продуцирует тексты, за которыми не скрывается ничего кроме потока мёртвых знаков с использованием клише. Именно «рерайт рерайта» является основным способом письма для производства текстов-симулякров, пополняющих информационные просторы «новым» контентом. Функция таких посланий — отклик на поисковый запрос потенциального потребителя, ищущего в сети товар или услугу.

Провинциальные маркетологи увлеченно ищут копирайтеров, готовых производить такого рода «продающие тексты», которые заманивают наивных читателей-покупателей в сотканные из символов сети, создавая тем самым «воронки продаж», хорошую конверсию и прочие лиды. Вся эта экзотическая карусель вращается вокруг идеи: текст, написанный с целью привлечения новых клиентов обладает магическими свойствами и способен воздействовать на сознание, манипулировать им и вынуждать совершить желаемое действие.

Если расширить контекст использования выражения «продающий текст» до максимума, то можно представить своего рода пирамиду. В самом основании находится дешевый рерайт с кликбейтными заголовками и предельной шаблонностью письма, обращенный к обобщенному запросу в стиле «Как отдохнуть в Анапе дёшево». Продвигаясь дальше, по мере удорожания и повышения качества услуг копирайтера, мы наткнемся на максимально персонализированные, «дружеские», «искренние» тексты «лидеров мнений», задушевные нативные рекламные послания, интегрированные в массовую культуру. На самой вершине этой пирамиды мы окажемся с дизайном потребительского опыт, выстроенным на базе детального анализа с позиций поведенческой экономики.

Изучение и проектирование потребительского опыта привязано к продающим посланиям брендов в различных формах (от рекламного слогана до детализированного дизайн-сценария взаимодействия с клиентом), которые должны максимально совпадать с тайными желаниями потребителя и повышать его лояльность. А это, в итоге, подчинено одной единственной цели – удержанию внимания потребителя и наращиванию customer lifetime value. В этой игре символического обмена конструируется реальность, в которой, перефразируя Витгенштейна, «границы моего мира – это границы языка брендов», а «объект в рекламе и потребитель в её созерцании – это круговращение меновой и потребительной стоимости вплоть до их исчезновения в чистой и пустой форме бренда».

Из статьи «Деконструкция продающего текста».

Современный мир порой представляется огромным и сложным. Как заметил один из теоретиков медиа: мы не перегружены, мы запутались. Это вызывает призывы «остановиться», «замедлить ритм жизни», чтобы хоть что-то понять и успеть пожить. Вместе с этим в последние два десятка лет обращения к стоицизму, Эпикуру, кинической традиции становились все более популярными, что явно неслучайно.

Многие явления нашего мира (те же медиа) в той или иной мере напоминали о вирулентном распространении, а временами ощущались и как радикальный разрыв с привычным ходом жизни. Аналогии в истории – вещь спорная, но в этике эллинизма ощутим след эпохи – отзвуки имперского и глобализированного мира, идейно-политических кризисов и индивидуалистической культуры. По-своему это близко и нам.

Важно помнить, что пессимизм эллинистической мысли с нацеленностью на сугубо индивидуалистическую этику связан не только с политикой: полис с демократией пал, индивид в большой империи ничего не решает и поэтому не верит в свои силы, предпочитая эскапизм. Не стоит забывать о том, что многие мыслители жили в периоды, когда «нормальная жизнь» рушилась прямо на глазах. И виной тому гражданские войны, климатические и эпидемиологические катаклизмы.

Попытки этических школ эллинизма найти счастье в самом себе или в чем-то простом и доступном, а также их огромная популярность – становятся более понятными, если представить себе человека, воочию видевшего сотни умерших, брошенных в мор на улицах города или наблюдавшего как плодородная провинция за одно поколение превратилась в пустыню. И это еще не все: Рим сотрясали войны, императорские перевороты и гражданские междоусобицы. Начиная с I века по V, их было около 30, то есть в среднем каждые 10-15 лет; а затем этот процесс стал перманентным и перешел в постепенный распад империи. Наверняка в таких условиях задумаешься: есть ли какое-то рациональное средство если не исправить мир, то хотя бы адаптироваться к нему, оставаясь при этом моральным, но не несчастным существом?

Из статьи «Терапия несчастья. Этика эллинизма сегодня».

Истоки античного космополитизма традиционно приписывают Диогену Кинику. На вопрос, откуда он родом, Диоген ответил: «Я — гражданин мира». Это самое раннее приписываемое использование слова cosmopolitês, «гражданин мира (ориг. cosmos)», хотя интересно отметить, что ряд других философов-сократиков, приблизительно современников Диогена, высказывали схожую мысль, и эта мысль также приписывается самому Сократу.

Что Диоген имел ввиду под этим утверждением? Его кинизм зачастую представляют как преимущественно нигилистическую философию, и поэтому можно предположить, что он просто хотел отвергнуть любую связь с традиционным государством и отказаться от обязанностей гражданина. Однако в другом месте Диоген, как сообщается, использовал слово apolis, когда хотел заявить, что у него нет города в привычном смысле этого слова. Таким образом, использование Диогеном слова cosmopolitês предполагает нечто большее, чем просто безразличие к существующим политическим институтам, а именно позитивную преданность космосу. К сожалению, свидетельства о Диогене крайне скудны, а его «Государство», в котором, предположительно, излагались его политические мысли, утеряно. Тем не менее, его скромный вклад принес значительные плоды.

Из статьи «Делёз и космополитизм».

Что такое перенос? Откуда взялась кушетка Фрейда? В чем оригинальность понимания переноса Лаканом? Как возникают воображаемые отношения? Кто в психоанализе является субъектом предположительно знающим? Об этом и многом другом говорим в подкасте о переносе.

https://youtu.be/AHYrpgtzl10?si=4I-oGJ7G_xYul00J

Стать зрелым мужем — это значит снова обрести ту серьезность, которою обладал в детстве, во время игр.

Фридрих Ницше

В работе «Понятие политического» Шмитт утверждал, что специфическими характеристиками непосредственно политического, отличающими данную сферу общественной жизни от той же экономики или религии, выступают отношения друзей и врагов. Область политического представляется в виде практики отношений вражды, включающей в себя самые различные сферы общественной жизни, которые также могут способствовать появлению борющихся друг с другом противников, каждый из которых теоретически может быть побеждён.

Данная концептуальная схема демонстрирует экзистенциальную логику восприятия мотивов участников политического процесса, которые в любой момент могут быть переопределены в зависимости от расстановки сил. При столкновении любой возможной группы с условным противником важно учитывать тот факт, что любой экономический, моральный, религиозный или этический принцип теоретически может преобразоваться в политический при возникновении альтернативной группы людей, рассматривающих данную посылку в качестве возможного повода для начала политической вражды. Таким образом, политическое как самостоятельная категория относится не к войне или любому другому вооруженному конфликту, но именно к самой возможности отношений экзистенциальной политической вражды (не конкуренции, а именно столкновения вражеских сил). Данная сфера, при всём этом, также не имеет никакого отношения к закону, так как она именно предшествует любой системе правоотношений.

Важно подчеркнуть, что для Шмитта само понятие государство неизбежно предполагает тесную связь с понятием политического. Государство, таким образом, возникает в качестве институции продолжения и закрепления результатов политической вражды. Именно организованный политический конфликт в конечном итоге и порождает тот или иной политический порядок.

Из статьи «Децизионизм Карла Шмитта».

Какое место еда занимает в философии? Чему учит материальная история и антропология пищи? Почему развитие идеи биополитики связано с темой еды? Что о географическом детерминизме способна рассказать острая пища? В новом подкасте совместно с Иваном Кудряшовым обсуждаем тематику еды и её различные интеллектуальные осмысления.

https://youtu.be/5XigcPgFrIk

Успех ждет каждого, кто постоянно работает над собой и поддерживает самодисциплину? Идеология достижений зачастую продается в качестве универсальных правил жизни, однако Бьёнг Чхоль Хан предлагает взглянуть на неё критически. Если дисциплинарные общества прошлого управляли субъектом, ограничивая и принуждая, то современные общества создают субъекта достижений, которого направляют, стимулируя избыточное потребление, труд и наслаждение ради собственной выгоды и личного проекта самореализации. В своем тексте Алексей Соловьев рассказывает об идее психополитики, которая открывает темную сторону знакомых всем призывов стать успешным несмотря ни на что.

Субъект достижений, по Хану, активно эксплуатирует себя и доводит до выгорания, исчерпав в конечном итоге все внутренние ресурсы, но до последнего верит, что он «может больше» и ему нужно еще сильнее напрячься, чтобы стать более успешным и счастливым. Внутренне это похоже на «жизнь на пределе», когда люди в социальных сетях регулярно в итоге сетуют, что они «не вывозят». Однако принципиально ничего не меняется. В атомизированном обществе вынужденных «предпринимателей самих себя» репрессивное поведение заставляет быть более продуктивным с сопутствующей приватизацией стресса, перфекционизмом и гиперответственностью: любые неудачи по этой логике должны лишь стимулировать с большим энтузиазмом двигаться дальше.

Хан настаивает на том, что субъект достижений ведет войну с самим собой, выступая эксплуататором самого себя, когда верит в безграничность собственных возможностей и принимает очередную порцию насилия в отношении самого себя в качестве неизбежной платы за возможный успех и будущие достижения.

Из статьи «Психополитика и нейрональное насилие».