Преимущество сообществ, построенных на лингвистических принципах, над директивно управляемыми в том, что в первых как надо происходит само.

Монархия конституционная, но Конституции нет, а тот гражданин подданный сам третьего дня в Темзу нырнул, да так пока и не объявлялся, таков нрав у человека.

Разбирать любую идеологию необходимо с точки зрения её влияния на общество, в котором она распространяется. Сами объекты идеологии, выступающие как символы, с помощью которых идёт повествование, не столь важны, в отличие от принципов мышления, закладываемых повествуемой историей.
Так, если после лекций о чёрных дырах захотелось отрезать пиструн и надеть цветной парик, то целью лекций является вовсе не просвещение в области астрофизики, да и сам вопрос существования чёрных дыр здесь дело десятое.

Можно даже повысить степень онтологического накала беседы и сказать, что реальность в целом саму по себе продуктивно узреть лишь как определённый способ организации высказывания, или совокупность речевых практик. Одновременно с этим любой произвольно взятый язык имеет ограниченный описательный потенциал, то есть, в основе любого естественного (!) языка состоит принцип семантической неполноты

Проблема здесь состоит в том, что принципы, на которых стоит архитектура грамотного идеологического языка должны затруднять это ПОНИМАНИЕ. То есть, правильная пропаганда будет работать через несколько степеней фильтрации, оттенения итоговых целей. Человек после цикла лекций о чёрной дыре захочет приближения «справедливого мира». И только на итоговой стадии эмоциональных инвестиций, когда он уже вступил «в общество любителей чёрных дыр», когда ряд идеологических установок он усвоил как некий мейнстрим мысли, когда он полностью опутан идеологической сеткой, уже пошёл all in, он понимает, что принципиальным условием «справедливости в мире» является обстоятельство отсутствия у него «пиструна».

Как верно замечено, правильная пропаганда идеологии для достижения нужной результативности всегда должна стремиться к сокрытию своей истинной цели, потому что эта цель всегда что-то нехорошее для носителя идеологии. Например, собрать все деньги и отдать в Лондон. Прямо это заявить нельзя — не поймут-с, а вот выстроить весь мыслительный каркас так, чтобы единственным логическим и очевидным решением проблемы был сбор денег с отправкой в Лондон — можно. Отнесут, ещё и спасибо скажут.

Очень хорошим приёмом является наречение отсутствия идеологии проявлением противоположной идеологии. Это помогает избежать эффекта неприятия всего нового: мол, вы и так уже пользуетесь идеологией, можно на другую, более лучшую поменять, нет времени объяснять, прогресс не ждёт. Самый известный пример — социализм, как оппозиция капитализму. Целью написания «Капитала» Марксом было подведение идеологической базы под естественный ход вещей, существовавший с незапамятных времён, так как наличие идеологической базы позволяет облегчить задачу её подмены на другую при сокрытии конечной цели таковой подмены. Отсутствие капитализма не позволяло создать социализм, поэтому вместе с социализмом был придуман и сам капитализм, как то, чего нужно избегать, дабы построить настоящий социализм.

Идеологи часто противопоставляют религию и идеологию. С риторической позиции это правильно: религия является носителем идей, которые очень медленно или почти не меняются на больших исторических промежутках, идей, извлекаемых из жизненного уклада социума, тогда как идеология всегда предлагает построить мир на совершенно новых принципах, потому что так будет лучше. Разумеется, в будущее заглядывать никто не может, поэтому и лучше будет не всем, а конкретным людям, и не всегда, а до горизонта планирования. Поэтому наличие противовеса в виде свода идей, к которым неизменно происходил, происходит и будет происходить откат после идеологического похмелья, в деле продвижения идеологии очень мешает, и для зачистки сознания используются различные способы очернения религии: устаревшая, не меняется, не успевает за изменениями в жизни. При этом намеренно упускают из вида, что за годы существования религии таких идеологий было безумное количество, но человек так быстро не меняется, и отрицание роли религии является сознательным отказом от фундамента, от опоры, оставаясь при этом полностью во власти языка, из которого эта религия и извлечена в свод мифов и легенд, конституирующих идеи: «…ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» Мф. 18:20 (двое — минимальное число людей, способных создать язык, таким образом сама идея Бога конституируется языком на протяжении длительного времени). Подобный отказ порождает конфликты в коллективном бессознательном (если следовать Юнгу) человека, открывая доступ к низкоуровневым способам манипуляции мышлением посредством идеологии.

Это не означает прямую оппозицию религии и идеологии. Оппозиция идеологии — её отсутствие, а не «противоположная» идеология или, тем более, религия. Оппозицией религии является прежде всего душевный конфликт ( идеи в языке и мышлении есть, но их наличие сознательно отвергается), который, в свою очередь, ведёт к заполнению лакуны, в том числе идеологией.

В феноменологии Гуссерля есть одно важное замечание — критика познания не может использовать естественные науки, исходить из их результатов и установления бытия. Для наукоцентрического социума такое утверждение может показаться странным, и, более того, неразумным. Но что такое наука? Это инструмент, созданный текущей моделью мышления и способный выдавать результаты в этой же модели мышления, никак не расширяя её. Наука даёт нам ответ, соответствует ли заданная область применения выстроенной модели, и если соответствует, то методологически применяет эту модель для получения финального ответа. Наука это пошаговая демаркация сущностей с последующей их редукцией до возможности вместить оставшиеся в заданную модель, позволяющую «рационально» с ними работать, неизбежно приводит к созданию семиотических големов, описывающих в рамках этой модели всё, и вызывающих тем самым ложное впечатление универсальности. В свою очередь, голем, выполняющий возложенные на него задачи, весьма неплох, но не следует ждать от него большего. Расширить саму модель мышления наука не может, она может лишь точно сказать, что какая-то предметная область точно не входит в область применения науки, определяя такую область как «антинаучную», или, если смотреть точнее, антимодельную. Если какой-либо феномен существует, но противоречит науке, это означает лишь то, что мы не имеем науки для покрытия данного феномена. Таким образом приходим к ответу, почему мы не можем использовать естественную науку для критики познания — невозможно критиковать модель, находясь целиком и полностью в рамках этой модели, не имея самого языка критики, само наличие которого подразумевает критику, в том числе, и формализованного каркаса части этой модели — науки.

Следующая отсюда немного страшная правда — мы одиноки. У нас нет другого источника познания кроме нашего языка, нашего мышления. Никто снаружи не принесёт нам откровения, ибо будучи ограниченными нашей мысле-языковой клеткой-каркасом, мы не поймём, что нам сказали. Единственный способ достичь этого — расширить границы нашего языка, дабы иметь возможность выразить им то, что сейчас не можем ни сказать, ни услышать. Но тогда мы сами выступим в роли конструктора откровения. Наверное, в этом и заключается вся суть.

Следующая отсюда другая страшная правда — мы потеряли науку. Стремление к специализации, позволяющей заниматься наукой каждому, уничтожает саму науку. Редукционизм всей области познания к небольшим «обозримым» направлениям теряет холический аспект этой области. Безусловно, анализ частей намного проще, чем анализ всего. Этот редукционизм позволяет выстроить процессы так, чтобы задействовать максимальное количество людей любой способности для выполнения работ по описанной методике, но через это выстраивание процессов закрепляется организация науки, конституируется текущая модель, которую становится всё труднее поменять с каждым новым усложнением организационной структуры. Способность науки производить другие науки исчезла. Другие науки теперь стали антинаучными, или антимодельными. Само желание ими заниматься может стоить карьеры участнику научной деятельности. С этой точки зрения алхимия была честнее и продуктивнее — создала целую плеяду наук, не боявшись обвинений в антинаучности, ведь самого такого понятия в то время даже не существовало. К тому же непременные для любого алхимика духовные практики не давали ему забыть, кто он, откуда он черпает свои модели и почему создание новых моделей не является чем-то необычным.

Наиболее последовательно эта склонность заметна в скептицизме, ведь бесконечная рефлексия возможна благодаря тому, что философия всегда оставляет за собой право на акт радикального сомнения. Хотя об этом праве легко узнать и не от скептических философов, а, например, от Бертрана Рассела, который прямо говорил о том, что если в науках имеют место незыблемые основания, то философия затем и нужна, чтобы где-то и незыблемое могло быть проверено на прочность. Отсюда следует и другое отличие от науки: философия накапливает почти все когда-либо поставленные проблемы и задачи, ведь даже самые, казалось бы, старые вопросы могут неожиданно спровоцировать новый виток дебатов. Например, определение личности Джоном Локком стало вновь важным в аналитической философии в связи с вопросом тождества личности, а локковское деление на первичные и вторичные качества оказалось актуальным для спекулятивных реалистов.

Получается, что философские вопросы часто (если не всегда) не могут быть окончательно закрыты, а проблемы решены. В лучшем случае можно провести границу внутри самой философии, чтобы, допустим, сказать, что для средневековой схоластики был решен вопрос о бытии Бога, а в диалектическом материализме снята проблема разницы между философией и наукой. Согласитесь, это далеко не тот смысл решения проблем и ответов на вопросы, о котором идет речь в той же науке. Обращая на это внимание, Витгенштейн считал, что дело не в решении проблем, а в разоблачении псевдопроблем, что является единственной продуктивной философской стратегией. Грэм Харман, ссылаясь на Уайтхеда, считает, что в философии происходит не решение проблем, а отвлечение от одних и переход к другим, что представляет собой интеллектуальную уловку.

Из статьи «Картезианская тревога и начало антифилософии».

Учитывая возможность применения объективной герменевтики к текстам в широком смысле, рассмотрим дискурс публичной политики.
Гиперинформационная эпоха вместе с технологическими достижениями даёт как преимущества, так и издержки в области публичной политики. Преимущества в том, что сообщение доходит до адресата с максимальной скоростью, скорость распространения идей такая, что не снилась сто лет назад. Свойства современных медиа позволяют передавать более широкий спектр представления информации, не только текст, но и аудиовизуальную составляющую, имеющую большое значение при убеждении людей, разрешая им видеть помимо текста ещё и личность, персонификацию идеи, эмоционально привязываясь к ней.

Издержки в том, что вместе с высоким уровнем эмоциональной привязки идёт и более детальное считывание языка, на котором говорит личность. Грубо говоря, если человек врёт, то это становится видно. Неважно, какой процент общей аудитории способен это заметить или замечает, важно то, что происходит утечка сопутствующей информации, намерения раскрывать которую не было, но которая раскрывается на подсознательном уровне, так как говорящий не может полностью контролировать свой язык и своё мышление. Эта утечка и позволяет заниматься объективной герменевтикой заинтересованным лицам, что является проблемой.

Скорее всего, в критических местах такая проблема решается выдвижением на роль публичного спикера человека, искренне думающего, что все его заявления являются правдой, в которую он верит. Можно, конечно, и совмещать: в основное время заниматься принятием решений, а когда надо — переключать сознание в роль публичного политика, но это требует отдельной специализации, близкой к актёрскому мастерству (да, вы правильно подумали), и всё же влияет на мышление человека. Если заниматься этим слишком часто, можно подхватить язык масс, который будет мешать принимать решения.

В свою очередь, если плотно и двусторонне общаться со спикером, то произойдёт и языковой обмен: публичный спикер получит часть языка от ЛПР, а ЛПР от спикера. Ни одному, ни другому такой обмен на пользу не идёт, каждый будет делать свои дела хуже. Необходимо подобие гематоэнцефалического барьера, гальванической развязки, но для языка. Транслятор, переводчик с одного языка на другой, без риска языкового обмена. С одной стороны такой транслятор должен быть в близких откровенных отношениях со спикером, чтобы очень хорошо понимать, каким образом оказывать на него влияние, а с другой стороны спикер не должен иметь ни малейшего желания распространяться об этом публично, а идеи, переданные транслятором, должен воспринимать как свои собственные. То есть транслятору необходимо в процессе диалога лишь подвести спикера к последнему шагу, позволив совершить заключительный шаг самому.

В такие требования идеально вписывается личный астролог, таролог, гуру, аюрведист и любой другой деятель из серой зоны между полным общественным принятием и табу. И пользование их услугами не является чем-то осуждаемым, и в то же время говорить «я делаю это по совету моего астролога» далеко не всегда уместно, как, например, в дискурсе публичной политики. Помимо обеспечения лингвистической развязки, астрологи могут выполнять и другие обязанности, которые пока выходят за рамки нашей темы.

Интересный пост, как возможная иллюстрация к выводам, следующим отсюда.

Если смотреть на естественное построение иерархических структур в обществе с точки зрения языка и необходимости лингвистических развязок между различными узлами, чтобы обеспечивать эффективность каждого из них в отдельности в рамках эффективности всей системы в целом, то можем проследить расслоение языков взаимодействия по контекстам. (Опять же следует обратить внимание на то, что иерархии выстраиваются сами, очень часто без какой-либо явной мысли даже о самой необходимости иерархии, просто в силу природы социального взаимодействия людей, как биологического вида).

Соседние узлы в иерархии должны иметь (и имеют) бо́льшее пересечение по контекстам, чтобы продуктивно взаимодействовать. Узлы же отдалённые, соответственно, пересечений будут иметь меньше. Чем дальше они находятся в иерархическом графе друг от друга, тем более различными будут их языки. Это прослеживается, например, по вырабатыванию специализированного жаргона в узких областях деятельности.

И если анализировать языковые изменения по количественному и качественному критерию, обходя иерархический граф от одного узла к другому, можно обнаружить настолько малое количество общих контекстов у двух далёких узлов, что под вопросом будет их взаимопонимание при непосредственном общении, как и отнесение их к одной нации, одной цивилизации. Будут ли они друг другу «свои» или «чужие»? Можно ли это понять, находясь «снаружи», не имея возможности взаимодействия ни с одними, ни с другими?

Со времён Декарта объявили "культ разума" (Cogito, ergo sum!) и начали строить цивилизацию на основе рассудка. Всё остальное было объявлено либо прямым пережитком, либо полевыми цветами на обочине бетонной магистрали к светлому будущему.

В результате построили социальный мир, преисполненный клинических кретинов на всех уровнях управления. Потому что строили вавилонскую башню и получили буквально по канону.

Главным врагом разума объявили веру, в школах не дают ничего, кроме преклонения перед сциентизмом и толерантностью, но те же самые кретины в управлении оказались все как на подбор религиозные фанатики, спириты, мистики и обскуранты.

Современный медиа- и новостной контент напоминает румынский пересказ раннего Джойса, переведённый на суахили и обратно при помощи нейросети, созданной программистом с резистентной формой шизофрении.

На следующие сто лет про интеллект как общую меру вещей, придётся, скорее всего, забыть. Будет что-то вроде "экстрасенсорики" - индивидуальная диковинка для демонстрации публике в цирках и светских салонах.

Главную человеческую потребность - потребность в эмоциональном контакте убили сознательно, с остервенением, заменив убогой "виртуальностью"; витальность как основу жизни, физику тела - убьют рано или поздно своей иррациональной ненавистью к тестостерону и вмешательством в человеческий геном кривыми ложноподиями вместо прямых рук.

Заказ был на "всемирного новиопа", "новикосма" - сделают просто "тварь".

Спасибо, ребята, натоптались по полам в клеточку. Порулили вселенной через спиритические сеансы не привлекая внимания санитаров.

Извините, вырвалось. Хотел просто что-то написать на круглую дату.

Иллюстрация к языковому разделению из шутливой книги о повадках обезьян

Сожгут несколько триллионов, оправдываясь "вбросами фейков", и норм. Потом скажут, что во всём виноват ИлонМаск, который галочки не проверял. Лох не мамонт. Фондовый рынок тема. Инвестировайте.