Перевоображая социологический структурализм

Вот и подошел к концу курс. Еще раз выражаю огромную благодарность всем участникам! Для меня невероятно важно продолжать преподавание, несмотря на отсутствие формальной аффилиации с академическими организациями (надеюсь, временное). Собрать целых две мощнейшие группы, участники которых почти не снизили интенсивность обсуждений на протяжении всех занятий – это огромная привилегия. Кроме того, по ходу курса я докрутил для себя две важных идеи, которые до этого существовали в моем сознании лишь смутно.

Во-первых, наконец-то упорядочился мой личный воображаемый канон, состоящий из четырех всадников структурализма: Рональда Берта, Пьера Бурдье, Иммануила Валлерстайна и Мэри Дуглас. Конечно, есть и множество других сильных авторов, но, кажется, что именно эта четверка заставляет остальных теоретиков социальных структур испытывать наибольший страх влияния, если вспоминать терминологию Блума. With the four horsemen ride or choose your fate and die.

Во-вторых, я наконец-то поборол то, что можно назвать философской травмой, выражающейся в желании опереться на метатеорию. Сейчас я думаю, что чистая теория – это не то, куда должны двигаться размышления над большими вопросами в социологии. Куда продуктивнее обсуждение стычек и зазоров между теорией и эмпирикой. Так что практически все тексты, которые мы обсудили со слушателями, были образцами применения абстрактного концептуального аппарата к необычному материалу. Что ж, буду пытаться сам следовать этим выводам, погружая всех четырех теоретиков в контекст социологии науки и социологии знания.

Пока с курсами я сделаю паузу, но обязательно вернусь. Сейчас веду переговоры с приглашенной звездой, имя которой я пока не раскрою. Если все получится, мы попытаемся разработать коллаб-курс по академическому письму – сиквел моего соло-проекта по чтению в прошлом году. Ну и как не удержаться от еще одной небольшой рекламы. Напоминаю, что что я также работаю индивидуально: закрываю пробелы в социологическом теоретическом образовании, готовлю к поступлению, помогаю допинывать тексты, даже немного коучу. Короче, из образовательного пространства не пропадаю. Не теряйте!

Фракталы SSSH, часть 1

Тридцать лет назад Стивен Шейпин пожаловался, что важнейшая контроверза между интерналистами и экстерналистами в STS канула в лету. Как следствие, социологи и историки естественных наук все меньше размышляют об основных категориях, которыми они объясняют материал. В социологии и истории соцгум наук такого эксплицитного дебата, пожалуй, не было вообще никогда. Тем не менее, я буду классифицировать современных SSSH-исследователей по онтологическому первенству социальных структур науки, которые они подчеркивают: внешних или внутренних. Я не буду использовать свои собственные отжившие квадратики, а возьму за основу фрактальную теорию Эндрю Эбботта, согласно которой внутри спорящих лагерей тот же спор разыгрывается заново.

Итак, чем объяснять процессы в соцгум науках? Экстерналистские экстерналисты обычно опираются на теорию зрелого Фуко и его связку власти–знания. Любое знание об обществе – это взгляд контролирующей машины: государства, церкви, корпорации. Отыскать машину – значит расколдовать взляд. История демографической статистики Дерозье или история опросов общественного мнения Шампаня – вот только два примера ЭЭ.

Интерналистские экстерналисты соглашаются с коллегами, что в основе социального знания лежит политэкономия. Однако они ищут ее не во внешних для академии организациях, а в присущих ей самой: университетах, think tank'ах, фондах, патронажных сетях и т. п. Яркие представители: Рэндалл Коллинз, написавший историю философии как историю ее организационных базисов, или Михаил Соколов, выделивший три «социологических района» Петербурга, которые совпали с новыми постсоветскими университетами, СИ РАН и бывшими кафедрами научного коммунизма соответственно.

Другую сторону тихого спора занимают интерналистские интерналисты. Они тоже в каком-то смысле наследники Фуко. Но не зрелого, а раннего; того, который писал про эпистемы наук о человеке. ИИ объединяет идея о том, что когнитивные паттерны соцгум наук имеют собственную автономную логику. Сюда можно отнести фрактальную теорию Эбботта, которая вдохновила этот пост, а еще книгу Мишель Ламонт про эпистемические культуры профессоров в разных гуманитарных дисциплинах.

Казалось бы, экстерналистские интерналисты должны прийти к тем же выводам, что и ИЭ с берега напротив. Но нет, так не происходит. Подходы различаются в нюансах. Соглашаясь с оппонентами в том, что у знания как такового нет собственной логики, ЭИ ищут ее в сетях цитирований, соавторства, членства в коллективах. У идей все же признается несводимая к политэкономии составляющая, просто она кроется в устройстве мыслительных коллективов. С одной стороны, социальные связи – это более жесткие структуры, чем когнитивные паттерны. С другой, до голого организационного материализма ИЭ (не говоря уже ЭЭ) тут далековато.

Влечение к смерти

Легендарный Сюткин написал отличный пост, который кратко можно суммировать так: для российских чиновников хорошие философы – мертвые философы. Когда люди живы, они могут даже проявлять лояльность, но все равно своим особым мнением создавать власти массу проблем. Когда же они мертвы, то можно уже свободно размахивать идеями и быть спокойным, что на них не заявят права. В общем, идеальная наука – это наука вообще без ученых. Мне пришло в голову, что обратная сторона подсознательного желания чиновниками смерти всем гуманитариям – это стремление самих гуманитариев (не только философов, но и историков, политологов, etc.) стать чиновниками от науки, а потом разогнать своих бывших, но еще вполне живых коллег.

Почему-то особо вспоминается кейс историка Михаила Бойцова, который, без шуток, был одним из кумиров моей юности, так как блистательно вскрывал логику символических языков высших сановников Священной Римской Империи. Но вот после памятных массовых увольнений гуманитариев из Вышки в 2019 году он уже в статусе академического топ-менеджера продавал прессе формулировки про оправданность увольнений эффективностью и гибкостью. Даже средневековые князья офигели бы от такого топорного властного дискурса. Трансформация Бойцова – это только один пример. Можете привести свой собственный в комментариях. Уверен, у каждого их десятки.

В принципе, секрет Полишинеля, почему так происходит. Соцгум науки во всем мире имеют очень низкую автономию, и Россия тут не исключение, а правило. В такой ситуации сражаться за накопление только научного капитала для ученого быстро перестает иметь смысл. Исследовательское либидо начинает вытесняться административным. Сначала приходится формально возглавить подразделение, чтобы выбить позиции и гранты под весь исследовательский коллектив. Потом необходимо активно включаться во всякие проекты на уровне всего университета или института, чтобы их секьюритизировать. Затем банально не хватает времени на занятия наукой, поэтому приходится делегировать это подчиненным, пока сам на Валдайском форуме и т. п. Короче, превращение протагониста в антагониста происходит постепенно и неосознанно. Как в сериале «Во все тяжкие».

В принципе, мне как социологу даже неловко предъявлять кому-то персональные моральные претензии. Это объективная логика поля. Понятно, что этический выбор тут вообще играет минимальную роль. Кто-то в силу институциональных факторов точно окажется на этой траектории. Однако отказ от морального осуждения не означает, что меня не страшит возможность подобного перевоплощения кого-то из своих коллег или даже себя самого. Превратиться из ученого в дроида, но даже не понять, что с тобой произошло – это наихудшая судьба.

ЛГБТ как класс, статусная группа и партия

Поспорили чуть-чуть с коллегой Орловым насчет обыска в «Гараже». Он говорит, что, мол, сто лет бабушки любили Бориса Моисеева и никаких проблем с ним не имели, а кошмаренье вечеринок и запрет исполнителей за ЛГБТ-тематику воспринимают как должное. Происходит какой-то слом. Я ответил, что, по мне, никакого слома нет. Борис Моисеев в первую очередь отсылал к понятной позднесоветской эстетике. Он был немного экстравагантен, но при этом очень понятен рядовому телезрителю, так как его репертуар в целом совершенно точно вписывался в нормативную стилистику эстрадного артиста, а значит и его аудитории. Музеи современного искусства – это как раз то, что понятно очень небольшому числу людей. Это про ненужное излишество. Так что это ужасная, но, увы, очень действенная идея повесить на «Гараж» ЛГБТ-маркер.

Короче, я хочу сказать банальность. ЛГБТ – это давно не только и не столько про секс и гендер. Это вообще про них в последнюю очередь. Это зонтичная социальная характеристика, которая задействуются в самых разных социальных полях как маркер чуждости. В ней преломляется и экономика, и геополитика, и эстетика, и все остальное. Гей – это про работу не на заводе, а в креативной индустрии; не про вечерний просмотр телевизора, а про ведение соцсетей; про хождение не на парад 9 мая, а на оппозиционные митинги; не про службу в армии, а про поступление в столичный университет и т. д. Каждая социальная страта найдет что-то свое негативное.

В сталинском СССР такой же широкой негативной характеристикой, предназначенной для продажи консервативной части общества, было «еврейство». В него тоже упаковывали целый социально-демографический набор и крутили его, поворачивая нужной стороной. Но сейчас тот лейбл размылся и потерял былые коннотации. Вот политтехнологи и придумали новый. К сожалению, пока не видно, где заканчивается его репрессивный потенциал. Как при Сталине евреем внезапно мог быть назначен кто угодно с родственниками за границей или дипломом ЛГУ, так же и сейчас каждый может быть назначен геем (лесбиянкой, трансгендером). Все только начинается.

Владимир Метелкин делает отличные политические и просветительские видео. Например, запилил для «Рабкора» про хронику ельцинской приватизации еще до того, как это стало мейнстримом. Если каждый скинется по чуть-чуть, то можно будет оплатить все технические прибамбасы. Давайте навалимся всей толпой.

НУЖНА ПОМОЩЬ.

Уже несколько месяцев я делаю ютуб канал целиком на свои деньги и все продвигается хорошо. Обзор ситуации в РГГУ собрал много (для нас) просмотров. На канале постепенно появляются новые спикеры, которые рассказывают о том, что происходит в мире с прогрессивной перспективы. Делают они это гораздо более содержательно, осмысленно и свежо, чем те, кого вы можете слышать в мейнстримном либеральном ютубе (хотя и там появляются и звучат прогрессивные голоса).

Пока на канале нету никаких постоянных реквизитов для финансовой поддержки (совсем скоро появятся!). Но прямо сейчас моя личная ситуация с деньгами очень трудная. Мне нужно оплатить налоговую декларацию за прошлый год и взнос за обновление документов.

Я прошу у вас поддержки, чтобы закрыть срочные потребности и долги. Вы не только поможете мне лично, но и сделаете возможным выход новых видео. А следующая неделя обещает быть мощной. Разговор об одном фильме и жарких спорах вокруг него + классное большое интервью к 1 мая (и это минимум).

Всего мне нужно собрать 100 000 рублей или 1000 евро до 1 мая

Я верю в солидарность и считаю, что помощь неравнодушных и единомышленников — самый правильный (во всех отношениях) способ сбора средств.

РЕКВИЗИТЫ:

4276770019293361 (Сбербанк для российских карт)
https://revoluhottg.com/metelkin1vldmr (Revolut для зарубежных карт)
https://paypal.me/vladimirmetelkin (PayPal)

Фракталы SSSH, часть 2

Рубрика «Что этот академический пост делает на этом политическом канале?» возвращается! Понимаю, что обсуждение репрессий преподавателей и квир-людей задевает куда сильнее, чем скучные социологические концептуализации, но хочется наконец закончить мысль, начатую в предыдущем посте про фрактальную структуру знания о соцгум науках.

Дебат экстерналистов и интерналистов о первичности социальных факторов в познании является в какой-то мере частным примером куда более глобального спора о демаркации сфер ценностей политики и науки. Как правило, широким выводом из любого экстерналистского тезиса будет то, что в науке куда больше политики, чем кажется на первый взгляд. Свободное от партийности знание – это иллюзия. В свою очередь, каждое интерналистское исследование сознательно или бессознательно будет отстаивать специфичность научного поля и автономии его методов. В науке, дескать, существуют только собственные ставки, и связь ее с политикой преувеличена. Отсюда полемика между сторонниками двух подходов зачастую деградирует к перебрасыванию взаимными обвинениями в ложной нейтральности или вульгарной политизации соответственно.

Давайте отмасштабируем этот фрактал обратно на макроуровень и посмотрим, что получится. Для настоящих политических активистов даже крайний подход экстерналистов покажется излишне отстраненным и интеллектуалистким. Зачем кропотливо заниматься генеалогией власти–знания, глотая пыль в архиве, если мы и так знаем, кто наш враг? Даже массированные ссылки на Фуко вряд ли помогут отстоять законность такого предприятия. Особенно когда среди воинствующих активистов становится все больше не только леваков, а неореакционеров и либертарианцев, считающих современную академию безнадежно захваченной культурными марксистами и подлежащей уничтожению.

С другой стороны, для представителей традиционных академических дисциплин типа философии и экономики даже самая мягкая социологическая или историческая объективация интерналистами их исследовательской установки будет считаться недопустимой релятивизацией. Можно демонстрировать им свое продвинутое знание статистики. Можно убрать все ритуальные ссылки на Фуко, заменив его Мертоном. Они все равно будут отказываться считать вас своими коллегами и обзывать постмодернистами.

Чему может научить нас такой взгляд? Во-первых, смирению. Нет соцгум наук вне политической борьбы, но нет также политики совершенно вне науки и ее тяги к истине. Перефразируя Кейнса, каждый политический активист является рабом какого-то давно умершего континентального философа. Давайте исследовать, как именно политика и социальные науки встроены друг в друга, а не отрицать факт их фундаментальной связи. Во-вторых, дружбе и сотрудничеству между SSSH-исследователями. Интерналист вы или экстерналист, но главное, что вы видите важность этой связи, тогда как из других позиций во фрактале она не существенна вовсе.

Поздравляю всех читателей с Днем труда! Особенно академических работников, труд которых сегодня особенно недооценивается. Заодно приглашаю всех принять участие в проекте Дмитрия Рогозина (нет, не того, кто подорвался в ресторане, а хорошего из РАНХиГС) и его коллег. Мониторинг как раз нацелен на выяснение условий труда российских преподавателей. Все абсолютно конфиденциально.

Историк – больше, чем историк

Посмотрел фильм «Аманат», снятый в Казахстане несколько лет назад. Повествование развивается одновременно аж в четырех временах. В 1847 году Кенесары Касымов борется за возвращение ханской автономии, упраздненной из Санкт-Петербурга, и объединение казахов, бухарцев и кыргызов. В 1932 юноша Ермухан Бекмаханов узнает про восстание от обвиненного в сотрудничестве с японцами ссыльного врача Досмухамедова. В 1948 уже сложившийся историк Бекмаханов пишет про восстание Кенесары докторскую диссертацию. Наконец, в 1968 журналист Рамазан Думан печатает газетную статью про все три предыдущих таймлайна, одновременно наблюдая за событиями в Праге и поглядывая на фотографию Че Гевары на стене. Чистая ноланщина. Совершенно не шучу.

Кино, конечно, является в первую очередь политическим высказыванием на темы российского империализма, сталинизма и вдобавок пантюркизма. Там очень много намеков и отсылок к современности, но подавляющее количество из них я просто не улавливаю. Остро не хватает локального знания жизни в Казахстане. Например, все положительные персонажи в советское время говорят по-казахски, а отрицательные – по-русски. Хотя хан Кенесары говорит только по-русски. Типа, потому что он тоже своего рода имперец? Или я вчитываю?

Другой пример, еще более актуальный в свете судебного процесса над Бишимбаевым. Гендерный дисплей в фильме очень выпуклый, но противоречивый. Казашки XIX века участвуют наравне с мужчинами в дипломатических переговорах, военных советах и даже битвах. Как будто мы смотрим американское кино на передовом краю феминистской повестки. Однако среди советских – почти исключительно кроткие домохозяйки. Насчет достоверности руководящего участия женщин в столкновениях XIX века мне сказать сложно, но второе фактически неверно, так как, например, жена Бекмаханова сама была кандидатом наук. Про ее исследования в фильме нет ни слова. Она только нянчится с детьми и поддерживает мужа. Тоже непонятно, в чем тут задумка создателей.

Тем не менее, фильм я начал смотреть не из-за политических комментариев, а из-за изображения послевоенных академических дебатов в СССР. Бекмаханов своей концептуализацией движения Кенесары как национально-освободительного предвосхитил многие процессы в оттепельном востоковедении. Однако его защита происходила еще в конце правления Сталина, а регион, которым он занимался, относился к Собственному Востоку, по выражению Веры Тольц. В итоге диссертацию встретили крайне настороженно. Сначала Бекмаханова выгнали из партии, а потом и посадили в тюрьму за пропаганду буржуазного национализма. Правда, Сталин быстро умер, и историка выпустили и реабилитировали.

В фильме эти страсти вокруг диссертации показаны излишне мелодраматично, но в целом правдиво. Бекмаханов ходит в архивы, сражается за формулировки, собирает отзывы в кулуарах. Поймал себя на мысли, что я вообще раньше не видел более-менее реалистичного изображения работы историка в кино. Есть многочисленные голливудские варианты, где все вертится вокруг поиска сверхценного макгаффина, но это как раз обычно полный шлак. Из-за попытки восполнить пробел в репрезентации профессии готов простить создателям любые исторические натяжки и переусердствование в нагнетании драматизма. В общем, не пожалел.

Мир, который построил Панарин

У Ильи Будрайтскиса есть отличная книга «Мир, который построил Хантингтон», одним из тезисов которой является распространение идеи столкновения цивилизаций, выдвинутой американским политологом, среди постсоветских элит. Трудно отрицать, что многие современные идеологемы путинского режима в огромной степени базируются на рецепции западной консервативной мысли. Досадное упущение, впрочем, что в книге нет ни одного упоминания человека, который заложил первые строительные блоки этой рецепции – неоевразийца Александра Панарина.

Как пишет Марина Пеунова, академическая карьера Панарина в СССР была затруднена из-за его участия в 1960-х гг. в кружке «Истинных ленинцев» – молодых философов, которые разоблачали отступление партии от учения классиков. Ему дали защититься в Институте философии по критике французской мысли, но дальше началось его скитание в качестве преподавателя по третьестепенным институтам Москвы. Уже ближе к Перестройке он вернулся сначала в ИФ, а потом и в МГУ, где стал одним из главных специалистов по французским новым правым. Как часто бывало тогда, за критикой скрывалось сдержанное восхищение идеями де Бенуа.

Для меня особенно интересен неочевидный академический союз Панарина и сотрудников Института Африки, в котором еще предстоит разобраться. Специалисты по субэкваториальным африканским обществам Борис Ерасов и Игорь Следзевский, тоже интересовавшиеся работами французских и немецких социальных философов (хотя в большей степени академически, чем политически), выступили соредакторами Панарина в целой серии сборников начала 1990-х гг. о цивилизационной теории. Марксизм уходил в прошлое, и коллектив нашел ему суррогат, который стал довольно популярен не только в востоковедческой, но и всей гуманитарной среде. Короче, it was about time.

Интересно, что в сотрудничестве с этим кругом авторов был заинтересован тогда еще молодой Александр Дугин, но, по-видимому, Панарин презирал его как выскочку и парвеню без серьезной научной родословной. Были между ними и серьезные интеллектуальные расхождения. Панарин был куда менее радикален в отвержении модернизации и куда более оптимистичен насчет будущего человечества при условии пестования цивилизационной специфики. По нынешним временам, почти травоядные идеи.

Культурная неполноценность

Легендарная Лихинина немного приболела и ищет что-то ненапряжное к просмотру, чтоб убить время. Обычно для этих целей используется Гарри Поттер, но проблема в том, что он недавно был весь пересмотрен. Я предлагаю посмотреть «Мстителей». Она отвечает, что много раз слышала, но не смотрела. Что это такое? Я говорю, что это несколько десятков фильмов об одной вселенной, некоторые из которых связаны, а другие нет. Она: «О, это как «Ругон-Маккары» Золя! Кстати, надо узнать, не экранизировали ли их!» И реально пошла искать экранизации Золя вместе того, чтоб просто скачать «Стражей Галактики».

Давным-давно жили мы в общаге с коллегой Щю, и он как-то раз говорит, что мне нужно обязательно прочитать критическую рецензию Майкла Манна на Чарльза Тилли. Я говорю: «О, круто! Это как будто Mastodon записали кавер на Metallica!» Щю ответил, что понятия не имеет, кто это такие. Я стал объяснять, что это две величайшие метал-группы в истории, одна из которых далеко развила задумки другой. Он, кажется, поняв, про что речь: «Ah, you mean like the Brahms–Wagner debate?»

Короче, я в очередной раз осознал, что мой горизонт ограничен поп-культурой миллениалов. Золя я не читал, Вагнера не слушал. С одной стороны, всегда завидовал людям, которые в состоянии считывать отсылки к великим произведениям. С другой, мне никогда не заходила ни классическая художка, ни классическая академическая музыка. Просто очень скучно, не трогает совершенно. Я много раз пытался подступиться, чтобы надо мной не смеялись мои высоколобые друзья, но каждый раз забивал. Образец шедевра искусства, который я в состоянии оценить – это многоуровневая оборона под щитами Миннесоты против Йокича. Вроде, из Бурдье я много про это прочитал, но все равно чувствую неполноценность.

В связи с этим вопрос: это я один постоянно чувствую ее или это распространенный феномен среди подписчиков?

Если долго всматриваться во фракталы

Итак, я наконец сделал то, о чем давно мечтал, а именно заставил коллег из «Стазиса» прочитать «Хаос дисциплин» Эндрю Эбботта как трактат по диалектике. Эбботт в своей книге ни разу не употребляет само d-word, однако по существу его метод в социологии знания является спонтанно диалектическим. Согласно ему, любая оппозиция в науках о человеке разрешается через оппозицию нового порядка, который потом снова раскалывается. Впрочем, Эбботт избегает не только гегелевского итогового снятия, но и шеллинговской ставки на противоречие как таковое. Абсолютом для него является сам принцип фрактального самоподобия. Так кто же Эбботт, если попытаться поместить его в контекст немецкого идеализма? Неокантианец? Неофихтианец? Кто-то еще?

На этот вопрос мы окончательно так и не ответили, зато открыли гораздо более любопытное свойство «Хаоса дисциплин»: каждый видит в этом тексте что-то свое. Прямо как в волшебнике Гудвине. Для меня Эбботт – это прежде всего неоструктуралистский теоретик, который добавляет темпоральное измерение в статические теории знания своих предшественников. (Он называет, среди прочих, Клода Леви-Стросса, Сьюзен Лангер и Мэри Дуглас.) Фракталы наук о человеке – это социальные факты, которые можно и нужно рассматривать как вещи. Хотя в этих вещах есть принципиальная неопределенность, которая объясняет и субъективный момент познания.

Коллега Жихаревич выдвинул тезис, что социология знания американца совсем не структуралистская, а, скорее, феноменологическая. Действительно, можно запросто понять фрактальные различения не как объективные структуры, а как интерсубъективные практические девайсы, которыми социальные ученые упорядочивают свои смысловые горизонты. Отсюда совсем по-другому раскрываются не только озабоченность временем, но и важные, хотя и редкие отсылки к языку этнометодологов.

Коллега Серебряков вообще прочитал Эбботта не как социолога знания, а как этического философа. Хоть и необычного, считающего исследование собственной социальной позиции необходимым условием для совершения по-настоящему морального поступка. Фундаментальная мечта Эбботта – создание социальных наук, а значит и общества, где цвела бы множественность без иерархий. Его завет нам – это умножать сложность фрактала своими действиями. Интересно, что настоящим предшественником Эбботта на этом пути Артем считает не Канта, а Спинозу. Тот тоже начинал со отстраненной онтологии, однако только как основы для этики субъекта.

А что же легендарный Сюткин? Сюткин провел неожиданную параллель между проектами Эбботта и Фредрика Джеймисона. Оба пытаются разрешить накопившиеся проблемы эмпирических дисциплин – социологии и литературоведения соответственно – за счет обращения к ходам классического немецкого идеализма. Антон мысленно жмет им руку, но считает, что философы не должны отвлекаться на эти разборки в песочнице. Мол, кому надо, те и так давно знали, что проблемы диалектики – это и есть главный интеллектуальный паззл Модерна. Правда, потом Антон признался, что текст Эбботта до конца не дочитал. В общем, настоящий ученик Магуна!

Маленькая психология, большая психология

Коллега Киричек прислала в редакцию новую любопытную статью о распространении системной теории в позднесоветской психологии. Владимир Коннов в History of the Human Sciences показывает, как истеблишмент этой науки, состоящий из наследников культурно-исторического (или деятельностного) кружка Выготского, в начале 1970-х гг. начал проигрывать коллективу молодого и пробивного директора Института психологии Бориса Ломова. Мне зашло, как Коннов описывает весь процесс смены поколений с ссылкой на де Солла Прайса: от малой науки к большой.

Как и всякий хороший историк, исследователь из МГИМО не фиксируется на какой-то единственной причине, склонившей фортуну от теоретиков деятельности (деятельщиков?) к системщикам. Вместо этого Коннов отмечает целый ряд факторов. Здесь и интерес партийных органов к разработкам, которые могли бы помочь с выстраиванием управления; и реванш ленинградских психологов, которые давно мечтали вернуть в мейстрим психологии позитивизм и натурализм; и освоение психологами новейшего экспериментального и компьютерного оборудования, под которое надо было подвести теоретический фундамент... Короче, много чего сделало кибернетический язык пиджином разных групп интересов внутри поля психологии. Забавно, что для этих целей философ Кузьмин даже обнаружил истоки системного подхода в трудах Маркса.

Конечно, безумно интересен этот феномен превращения раннесоветской науки с немногочисленными революционерами-полиматами в позднесоветскую, где тон уже задавали монструозные учреждения во главе с красными директорами. Это началось параллельно с индустриализацией, но тогда затронуло в основном естественно-научные исследования под сенью как Академии наук, так и отраслевых министерств. До гуманитариев и обществоведов очередь дошла только в Оттепель, когда как грибы стали появляться большие НИИ по всем направлениям от психологии и кибернетики до Латинской Америки и рабочего движения.

Кажется, что многие исследователи, особенно симпатизирующие раннесоветским гуманитариям и раннему СССР в целом, зачастую склонны проводить такой то ли романтико-анархистский, то ли троцкистский нарратив (это не про конкретную статью Коннова, а в целом). Мол, просто бюрократы от науки в итоге победили гениев-первопроходцев. Согласен, что без этого не обошлось. Однако процесс превращения маленькой науки кружков в большую науку институтов сам был довольно творческим процессом, в ходе которого многие неортодоксальные школы и направления воспользовались ресурсами, которыми их снабдили ЦК и АН. Про это нельзя забывать, просто сводя все к триумфу менеджериального разума.

Наша левая конфедерация возвращается с целыми четырьмя новыми участниками! Для вашего удобства разместил их в самом верху списка. Однако правильнее всего будет всего подписаться на всех сразу! Так точно ничего не пропустите.

♻️ @zhit_kak_ludi — «Жить как люди» — гражданское самообразование на основе научных данных, учебник обществознания здорового человека

♻️ @bessmertnyipol— о прошлом, настоящем и будущем левого феминизма

♻️ @publicincitement — история антифашистского движения постсоветского пространства

♻️ @No_future_press — о том, как левые, анархи, антифа и панки переживают пздц в России

♻️ @rabkor — Левое мультимедийное общественно-политическое СМИ

♻️ @syg_ma — открытая платформа, на которой каждый желающий может опубликовать свой текст. Ключевые темы: критическая теория, постколониальные исследования, психоанализ и феминизм

♻️ @ru_sjw — левая политика, книгоиздание, социальная справедливость

♻️ @podcastbasis — подкаст о политическом воображении и поиске смыслов в новой реальности

♻️ @editorial_egalite — ЭГАЛИТÉ — анархистское самиздательство со своим журналом, созданное выходцами из Украины и России

♻️ @directio_libera — маленькое левое издательство

♻️ @molokonews — терроризм, наркотики и насилие языком фактов

♻️ @moloko_plus – канал альманаха moloko plus. новости проекта и книжный магазин

♻️ @moviesbyTimur — фильмы, аниме, мультфильмы и сериалы, которые не оставят вас равнодушными

♻️ @napilnik_books — издательский кооператив «Напильник»

♻️ @allomacron — новости французской левой политики и культуры, актуальные репортажи с протестных акций от первого лица.

♻️ @poslemedia — медиа о причинах конфликта в Украине и его последствиях

♻️ @radioljubljana — здесь вы найдёте то, что вас тревожит

♻️ @politicspng — канал о политическом дизайне

♻️ @barmaleys_partisans — научпоп времен диктатуры

♻️ @vatnikstan — познавательный проект о русскоязычном пространстве

♻️ @hatingleft — самые последовательные ленинисты

♻️ @structurestrikesback — история советского востоковедения, социология науки, социальная теория

Советское востоковедение как одна огромная контроверза

С почином меня! Дебютировал с новой темой на конференции об ориентализме в Вышке! Выкатил план проекта по социологии знания советского послевоенного востоковедения. В качестве иллюстрации использовал материалы дебатов о так называемом «азиатском способе производства». Получилось, скорее, три только относительно связанных поинта, чем какой-то единый панч. Готовился к тому, что меня будут разносить, но аудитория встретила доклад очень тепло. Отдельное спасибо коллеге Абдулхаликову за моральную поддержку. Зарядили мотивацией продолжать! Итак, вот все три поинта.

Во-первых, концепция ориентализма Эдварда Саида хороша для старта исследования знания о Востоке, так как подрывает его самоочевидность и располагает его вдоль силовых линий поля власти. Однако необходимо двигаться дальше и ориентироваться, скорее, на работы Пьера Бурдье, Мартина Куша и Фрица Рингера, которые и задают более внятный методологический образец просопографии ученых, и концептуально более гибки в отношении трактовки самых разных социальных переменных, нежели только оппозиция между колонизируемыми и колонизаторами.

Во-вторых, ситуация 1950–1970 гг. в советском востоковедении как раз представляет собой великолепный кейс для исследования академических контроверз. С одной стороны, хозяин официального дискурса умер, если вспомнить терминологию Юрчака. Партийные органы не имели больше законченной теории исторического материализма. Особенно теории почти не исследуемых постколониальных обществ Азии и Африки. Огромное доверие предоставлялось экспертам по Востоку, которые должны были помочь строить там социализм, попутно критикуя как буржуазно-империалистический, так и левацко-националистический уклон в мировой науке. С другой стороны, востоковедов стали организовывать в большие коллективы институтов и секторов, дав им в руки огромные ресурсы. В общем, дисциплина стала и более автономной, и более массовой.

В-третьих, благодаря колоссальному труду Софьи Давидовны Малибанд у нас есть отличное сырье для просопографического анализа – библиографический словарь советских востоковедов. Сейчас я работаю над его оцифровкой. С помощью него можно схематично понять, кто и какие позиции в ключевых дебатах занимал, а потом выделить тренды. Словарь Милибанд, конечно, имеет большие пробелы в сведениях, но как основа для составления базы – более чем достаточен. Давненько я не брал в руки R. Теперь повод найден. Правда, все упирается, как всегда, в финансирование. (Про последнее в докладе не было. Но это и так понятно.)

Социальные исследования социальных наук–2024

Невероятно рад объявить о начале приеме заявок на конференцию исследователей социальных и гуманитарных наук, в составе оргкомитета которой есть и я. Конференция «Королевство пустых зеркал» пройдет под крышей Шанинки 27 и 28 сентября. И да, онлайн тоже запланирован.

Мы задумали собрать большой и представительный форум, где ждем всех: историков идей, количественных социологов науки, антропологов академических культур… Главное, что вам есть что сказать о производстве и производителях знания о людях. Дедлайн только 1 июля, но, плез, не расслабляйтесь.

Вот здесь есть все детали о подаче заявки, а дополнительные вопросы можно задавать мне в комментариях.

Таков путь

После невероятно насыщенного обсуждения с коллегами Science of Science and Reflexivity в очередной раз понял, что очень многие аргументы против программы рефлексивной социологии Бурдье можно обобщить и отнести к двум позициям, о которых я недавно уже писал в чуть-чуть другом контексте. Давайте для простоты обозначим их как Наукометра и Активиста.

Для Наукометра социология знания Бурдье слишком туманна и спекулятивна. Очень мало проверяемых гипотез, очень мало теорий среднего уровня, методы старые и нерелеватные. Зато много пессимистических леваческих тейков про всепоглощающее воспроизводство неравенства в академии. Фактам и логике наплевать на ваши чувства! Надо качать навыки работы с данными, а не вот это все!

Для Активиста, разумеется, все ровно наоборот. Любовь Бурдье к классическому научному методу избыточно репрессивна. Зачем вообще бороться за автономию науки, если надо ставить планку еще выше: в целом отказаться от любых модернистских барьеров в производстве знания? Даешь как можно больше маргинализированных голосов! Отменяем старика-шовиниста!

Несмотря на справедливость отдельных таких контраргументов, ядра программы Бурдье они никак не затрагивают. Более того, Бурдье остается лучше и Наукометра, и Активиста в их же собственных юрисдикциях. С одной стороны, простое совершенствование наукометрических методов никак не свободно от ценностей. Конечно, развивать инструментарий исследований науки можно и нужно, но если это в конечном счете служит только интересам менеджмента в управлении учеными, то при чем тут логика и факты? Научная программа Бурдье, кстати, совершенно открыта для включения в нее новых методик и техник анализа. Просто это надо делать не ради усложнения методик и техник как таковых, а для решения конкретных исследовательских вопросов.

Борьба с наукообразием и академизмом в принципе – опция тоже абсолютно тупиковая. Цензура научного поля не только репрессирует определенные высказывания, но и наделяет ученых авторитетом неангажированных для публики лиц. Если современные левые не хотят быть интеллектуалами, способными говорить от имени научного знания (в том числе и о том, как устроена глобальная академия), а хотят быть ризомами, бесконечно срущимися между собой в социальных сетях, ни на что по сути не влияя, то пожалуйста. Стрелять себе в ногу никто запретить не может. Мы же с товарищем Бурдье просто пойдем другим путем.