«Пермь надо сделать русской, а тут есть много татар, евреев» - как вы думаете, кто бы мог так сказать? Какой-нибудь черносотенец или современный ультраправый? А вот и нет, это начальник Пермского горотдела УНКВД по Свердловской области Левоцкий (а сказано это было в 1938 г., так что методы представить несложно).

Безусловно, нельзя назвать крестьян бенефициарами Первой мировой войны, однако какие-то деньги, в основном в виде выплат семьям мобилизованных, в деревню попадали. Государство компенсировало родственникам мобилизованного стоимость стандартного продовольственного пайка, и к осени 1917 г. число получателей этих пособий доросло до 37 млн чел. (в таблице не указаны выдачи за 16/17 годы, в реальности они были больше, чем за 15/16, т.е. общая выгода недооценена). Другая статья денежного дохода, закупки лошадей и скота, включает и принудительные закупки, которые могли нести выгоды в моменте, но приводить к убыткам в перспективе. Наконец, в крестьянские доходы традиционно включают деньги, сэкономленные после введения "сухого закона", но сколько из них ушло на нелегальный алкоголь - вопрос открытый. Однако в целом потребление в самых бедных центрально-черноземных губерниях действительно выросло (что отмечали многие наблюдатели), и это, несомненно, оказало на крестьянство некоторый анестезирующий эффект.

Колониализм и налоги. Насколько велики были налоги, которые колониальные государства собирали со своих подданных? Разумеется, это зависело от времени и места. Однако в Британской империи начала XX в. налоги, по-видимому, были не слишком высоки. Голландский историк Э. Франкема оценил, сколько дней пришлось бы работать городскому чернорабочему в разных частях империи, чтобы заработать сумму, эквивалентную величине всех годовых налоговых поступлений в бюджет колонии (всех - от прямых, от косвенных налогов, с населения, с бизнеса и т.д.) в пересчете на душу населения. Оказалось, что в 1911 г. в среднем по Британской империи эта величина составляла 14 дней. При этом практически везде она оказалась заметно ниже, чем в самой Британии. Так, чтобы заплатить налоги, в метрополии нужно было отдать заработок за 29 дней, а в Индии - только за 11, в различных африканских колониях - за 2-10 (за исключением Маврикия), в Канаде - за 9, в Австралии - за 11. Повышать налоги было сложно: бюрократия в большинстве колоний была малочисленной и зачастую не умела даже точно подсчитать численность населения (например, по Нигерии оценки различались на 20%). К тому же, введение новых налогов могло вызвать восстание, как, например, произошло в 1898 г. в Сьерра-Леоне.

Значит ли это, что эти налоги были совершенно необременительны для местного населения? Далеко не всегда, ведь чем беднее были местные жители, тем более значимыми для них были даже относительно скромные суммы. Важнее другое: оказалось, что относительная величина налогообложения в колониальную эпоху (выраженная в количестве необходимых для уплаты налога рабочих дней) оказалась положительно связана с экономическим ростом в эпоху постколониальную. Иными словами, чем большую долю дохода государство изымало в виде налога, тем успешнее в будущем росла получившая независимость колония. Конечно, эта корреляция может быть вызвана влиянием какого-нибудь третьего фактора. Однако налогообложение было фактором экономического роста и само по себе, поскольку из него колонии финансировали образование, здравоохранение и инфраструктуру (нужно заметить, что британские колонии не только имели собственные бюджеты, но и, как правило, были финансово самодостаточными: почти не получали помощи из центра, но и ничем не делились с ним). Таким образом, отсталость многих бывших колоний может быть объяснена не избыточным обложением их со стороны метрополии (это-то как раз не было), а совсем противоположным явлением - нежеланием (или неспособностью) колонизаторов создать налоговую систему, позволявшую в достаточной степени инвестировать в общественные блага. #литература #налоги #колониализм

Самой высокопоставленной (в прошлом) жертвой голода начала 1930-х был, по-видимому, последний правитель Хивы Саид Абдулла-хан. После советизации ханства в 1920 г. бывшего монарха отправили в ссылку в Кривой Рог. Там он работал сторожем на шахте и в 1933 г. умер.

Земство дворянское и земство крестьянское: доля крестьян-членов уездных земских управ по состоянию на 1891 г. Почти все желтые пятна - это Пермская губерния и прилегающий к ней Златоустовский уезд Уфимской губернии. Кроме того, крестьянским было земство в одном из уездов Московской губернии (Рузский или Звенигородский, точно не разобрать). В целом, четко видно разделение на дворянский Запад и крестьянский Восток (возможно, это одна из причин, почему эсеры на Востоке в Гражданскую войну пользовались большей поддержкой).

Карта не самая удобная, к сожалению. В качестве ключа можно использовать вот эту карту - она и сама по себе очень интересна.

Рост социальных расходов в XX в., четыре европейских государства (Франция, Германия, Швеция и Великобритания).

(Thomas Piketty. A Brief History of Equality. Cambridge, Mass.: Belknap Press of Harvard University Press, 2022).

О шведском особом пути. Как в Германии или России, в Швеции появилась своя, весьма необычная, теория особого пути. Согласно этой теории, пресловутая «скандинавская модель» едва ли не неизбежно вытекала из всей предыдущей шведской истории. Феодальная зависимость в Швеции исчезла еще в Средние Века. Сословный парламент – Риксдаг – появился уже в XVI веке. Основу нации составлял класс свободных крестьян-землевладельцев, наделенных политическими правами, и именно их эгалитарные традиции легли в основу шведской политической культуры: как писал один историк, если в континентальной Европе демократизация означала распространение дворянских прав на каждого подданного, то в Швеции демократизация заключалась в распространении на государственный уровень политической культуры крестьянского схода. Парламентаризм, развитое самоуправление на уровне приходов, высокий уровень экономического равенства, традиции личной свободы – могло такое сочетание привести к чему-нибудь, кроме сильного социал-демократического государства?

Как читатель уже наверняка догадался, не все было так просто. К началу Первой мировой войны шведское общество вовсе не было эгалитарным. И в XIX, и в начале XX века уровень экономического неравенства в Швеции ничем не отличался от других западных стран и был очень высок. Например, в 1850 г. 10-ти процентам шведов принадлежал 81 процент всех богатств (в Великобритании – 84, во Франции – 82). К 1910 году неравенство только выросло: верхние 10 процентов обладали уже 88 процентами всех богатств (в Великобритании – 92, во Франции – 88, в США – 81).

С политическими правами дело обстояло еще хуже. В конце XIX в. правом голоса на парламентских выборах обладали только 24 процента мужчин старше 21-го года (у женщин до 1918 г. права голоса не было). По этому показателю Швеция была сопоставима с Италией (также 24 процента), однако в Дании правом голоса обладало 66 процентов мужчин старше 21-го года, в Великобритании – 65 процентов, во Франции – 85 процентов, в Германии – 82 процента. Даже в Сербии эта цифра составляла 68 процентов.

Далека от реальности была и картина эгалитарной шведской деревни. Самой низшей (и постепенно возраставшей) прослойкой общества были вовсе не крестьяне-землевладельцы, а те, кого в отечественной традиции принято называть «сельским пролетариатом» – слуги, наемные сельскохозяйственные рабочие и т.п. Поскольку имущественный ценз распространялся и на муниципальные выборы, правом голоса эти люди обычно не обладали. Более того, принципа «один человек – один голос» также не существовало: чем большим доходом обладал избиратель, тем больше у него было голосов. Если на городских выборах закон устанавливал верхний предел (один избиратель не мог контролировать более 2 процентов голосов), то на сельских выборах такого предела не предусматривалось, и один «олигарх» (владелец крупного поместья) мог контролировать больше половины голосов (в 1871 г. именно так дело обстояло в 54-х муниципалитетах).

Иными словами, никакой непрерывной эгалитарной традиции от раннего Нового времени до современности в шведской истории не было. Скандинавская модель вовсе не была предопределена. Ее складывание в 1920-30 гг. было быстрым и неожиданным, и решающую роль в ее становлении сыграли набиравшие силу с 1870-х годов народные движения (трезвенники, независимые церкви), которые и стали организационной основой для зарождающегося рабочего движения.

Существует теория, объясняющая революции в России начала XX в. мальтузианским кризисом: рост населения в условиях ограниченных ресурсов приводит к падению уровня жизни, голоду, эпидемиям и, в конечном итоге, войнам и социальным потрясениям (самым известным сторонником этой теории является С.А. Нефедов). Мне такой подход кажется ошибочным: в пореформенную эпоху вместе с ростом населения росло и потребление. Население России без Финляндии и Польши c 1885 по 1913 годы увеличилось на 58% (с 98,6 млн до 155,4 млн чел.), а ВВП на душу населения – более чем на 60%*. Возможно, это не слишком впечатляющие темпы, и Россия росла медленнее, чем можно было ожидать от страны с такими стартовыми показателями. Можно также сослаться и на неравномерное развитие отдельных регионов, и на (предположительно) растущее имущественное неравенство. Но если мы примем эти аргументы, мальтузианский кризис уже будет не всероссийским и ограничится отдельными географическими регионами. А неравенство, хотя и могло уменьшить выигрыш отдельных социальных групп от экономического роста, едва ли могло сделать для большинства населения этот выигрыш отрицательным - а ведь мальтузианская теория, учитывая столь бурный демографический рост, предсказывает именно это.

Чтобы представить, как выглядела экономика, максимально приближенная к мальтузианской (но все равно ей не являющаяся), можно взглянуть на Британскую Индию. Индийский подушевой ВВП в 1885 г. был в 1,5 раза ниже российского. К 1913 г. он вырос всего на 19% и уступал российскому уже в 2,1 раза. Население увеличивалось очень медленно: за 40 лет, с 1871 по 1911, всего на 19% (с 255 до 303 млн чел.).** И дело заключалось вовсе не в низкой рождаемости: значительную часть естественного прироста поглотил голод, случившийся в 1876-8, 1896-7 и 1899-1900 годах, а также эпидемии малярии, холеры и чумы. Вот уж, казалось бы, настоящий Malthusian check.

Но даже в Индии голод и стагнация не были всеобщими. Были области сельскохозяйственной колонизации (например, Пенджаб и Ассам). Были развитые быстрорастущие портовые города. Был дравидийский Юг со сравнительно мягким демографическим режимом. Мальтузианский кризис в настолько большой, географически и экономически разнообразной стране вообще вряд ли был возможен.

Что же говорить о России? Здесь географический фактор еще более важен. Например, вот так правительственная комиссия начала XX в. оценивала различия в благосостоянии крестьян в европейской части страны (есть и современные исследования регионального неравенства, которые в целом подтверждают эту картину). Что мы видим? Хорошо иметь крупные промышленные центры и выход к морю (Северо-Запад). Очень хорошо иметь и минеральные ресурсы, и выход к морю, и экспортно-ориентированное земледелие (Причерноморье). Зато не иметь ни промышленности, ни экспортной торговли, как в Центрально-Черноземном регионе (Курская, Орловская, Тамбовская, Воронежская губернии и т.д.) очень плохо. По странному совпадению, именно оттуда большая часть свидетельств об аграрном кризисе и происходит.

* Оценка А. Мэддисона для территории в границах послевоенного СССР.
** Оценка ВВП для территории современной Индии, населения – для всей Британской Индии.

Экономика нулевого цикла: как увеличивался объем незавершенного строительства в СССР (это было одной важнейших причин замедления экономического роста).

Для интересующихся: Сергей Сергеев беседует с Кириллом Соловьевым о своей книге "Русское самовластие". Сергеев - известный историк, а его книга попала в короткий список престижной премии "Просветитель" (спецнаграда "Политпросвет"). Концепция Сергеева несложная: власть в старой России (советский период не рассматривается), начиная с позднего Средневековья и вплоть до XX в., представляла собой тиранию, не ограниченную никакими законами и институтами. Идея неотъемлемых прав (как минимум политических) отсутствовала. Но не слишком ли груб такой взгляд? Может ли власть вообще не меняться на протяжении почти пяти столетий? Соловьев не соглашается с Сергеевым, напоминает, что нужно различать саморепрезентацию власти и реальную практику управления, ссылается на скудость источников до XVII вв. и традиционную слабость бюрократического аппарата, вынуждавшую считаться с обществом.

Около года назад я выкладывал инфографику, согласно которой уровня подуш. ВВП Римской Италии новоевропейские страны достигли по большей части лишь к концу XIX в., а некоторые — и того позднее. Когда позднее я обнаружил, что уровень того, что называют «реальными зарплатами» (real wages), на этот раз в Древних Афинах, также был запредельно высок, я сразу же задумал сочинить подобный прошлому график, который бы также показывал, когда же похожих показателей удалось достичь в современности, тем самым вновь продемонстрировав, как же долго нам пришлось нагонять древность, преодолевая упадок христианских Тёмных веков.

Увы, в случае этого параметра, как я убедился, говорить о каком-либо прогрессировании не приходится вовсе, совсем даже напротив: Новое время в целом демонстрировало тенденцию к уверенному снижению уровня реальных зарплат, который всё более падал с каждым веком, увеличивая разрыв с античным отнюдь не в ту сторону, в какую бы хотелось. Впрочем, и это может служить для иллюстрации тезиса, правда, иного, который демонстрирует, что НВ не только не стремилось сблизиться с древностью, но и, того боле, шло куда-то не туда, было упадочным по определению, в известном смысле мертворождённым… впрочем, в наши дни, конечно, ни о чём таком говорить не приходится, real wages современного европейца, конечно же, превзошли античные.

Реальные зарплаты, собственно, это такие, которые учитывают инфляцию, или, точнее, покупательскую способность денег, обращают внимание, проще говоря, на то, что можно на них купить. Соответственно, чем их уровень ниже, тем меньше работник может приобрести на те же средства, и, сколь крупную сумму ни получал бы на словах, тем он более de facto нищ.

Для того, чтобы получить возможность сравнивать real wages в разные эпохи, исследователи следуют примеру проф. экон. Я. ван Зандена (1999), который придумал преобразовывать все имеющиеся данные о заработке в число литров пшеницы, которые можно приобрести на полученные средства, т.н. «зерновую зарплату» (wheat wage).

Если ван Занден вычислял зерновые з/п для Нового времени, то ист. экон. В. Шайдель (2010) проделал то же для цивилизаций Древнего мира и Средневековья, основываясь на данных проф.-клас. Дж. Обера (2015), у которого и обнаружилось, что афинский разнорабочий мог себе позволить на дневной заработок закупить до 16 л. пшеницы: подобное потом себе позволить затем разве что в богатейшей Голландии XVII-XVIII вв., в большинстве же доиндустриальных обществ показатели были значительно ниже.

Итак, жизнь в НВ долгое время медленно, но верно становилась всё хуже, и только с XIX в. всё изменилось, довольно резко вернувшись, точнее, начав возвращаться к уровню Античности. Реалии же, скажем, XVII в. чудно описал проф. ист. М. Пастуро (2008): «со времен раннего Средневековья продолжительность жизни никогда еще не была такой низкой, никогда еще мужчины, женщины и даже животные не были такого маленького роста, а подати и преступность не вырастали до такого уровня».

Тем временем проф. ист. и арх. И. Моррис (2013) идёт и того дальше, и определяет з/п уже числом ккал/д, которое, как утверждает, для Афин того времени равняется 40 тыс., что, пишет он, «экстремально огромное число, приближающееся к таковым, которые характерны для благополучных европейских стран XVIII или даже ран. XIX вв.»

Вывод, что та или иная сфера бытия в Античности была столь развита, что затем была вновь достигнута только пару веков назад, как я не раз уже отмечал, в наши дни общее место среди исследователей, он встречается с регулярной, даже завидной частотой. Так, Обер сообщает, что «ряд аспектов греческой, или, как минимум, афинской экономики V-IV вв. могут соперничать с таковыми у самых развитых стран Европы XV-XVIII вв., Голландии и Англии».

Он же отмечает, что, скажем, Англия и Уэльс достигли уровня урбанизации и численности горожан, присущего классической Греции, только к началу XIX в., остальные не сумели и тогда. В общем, не приходится удивляться процветанию древности, учитывая всё это.

«О реальных зарплатах»

⬆️ Как вообще можно понять, менялся ли уровень жизни тысячелетия назад, если никакой статистики, конечно же, не существует? Упоминания цен, зарплат и т.п. в письменных источниках очень редки. Но некоторые подсказки подсказки может дать археология. Йен Моррис (2004) и Дж. Обер (2011) попытались разобраться, что археологические данные могут рассказать о качестве жизни в Древней Греции.

💀 Наиболее важны захоронения. По сохранившимся костным останкам можно определить возраст смерти, болезни, которыми страдал покойный, качество его питания. В Темные Века (примерно 800 г. до н.э.) жизнь человека была бедна, беспросветна и кратковременна. Средний возраст смерти у переживших детство (младенческая смертность была огромной) составлял 26 лет. В классическую эпоху ситуация стала лучше: средний возраст смерти отодвинулся на 10 лет. Впрочем, часть археологов сомневается, что древние на самом деле умирали настолько рано - возможно, методология слишком несовершенна. Действительно, если посчитать продолжительность жизни известных древнегреческих политиков, философов, поэтов классической и эллинистической эпохи, то она не сильно отличается от современной - 68-72 года. (У известных римлян, к слову, будет меньше - 56 лет. Предполагается, что это следствие отравления свинцом, из которого делали водопроводные трубы). Правда, политики и поэты вряд ли занимались тяжелым физическим трудом, да и питались наверняка лучше, чем средний грек.

🏠 Другой способ оценить уровень жизни - посмотреть на жилища. Йен Моррис приводит данные по нескольким сотням обнаруженных археологами древнегреческих жилых домов, выстроенных между 800 и 300 годами до н.э. Во время Темных веков в материковой Греции в домах была, как правило, только одна комната. Пол был земляным, окон - мало, а крыша - покрыта соломой. В 4-м веке до н.э. в домах было уже по 5-6 комнат, полы стали мощеными, а в самых богатых домах - мозаичными, крыши покрылись черепицей. Средний размер жилища достиг 360 кв. метров. Есть даже записи о ценах на такие дома: они стоили в среднем от 1500 до 3000 драхм. (Считается, что драхма в середине 4 в. до н.э. - это дневной заработок квалифицированного работника, гребца на флоте либо гоплита). Проблема в том, что примитивное жилье, понятно, сохранилось намного хуже.

💰 Еще один косвенный способ оценить благосостояние - проследить, как изменялась ценность кладов. Например, с 6 по 4 века до н.э. среднее число монет в обнаруженных древнегреческих вкладах выросло с 52-х до 231.

Моррис и Обер используют и другие косвенные показатели - вычисляют уровень урбанизации, количество уникальных имен и т.п., и к каждому можно выдвинуть множество претензий. Твердых фактов в экономической истории античности немного - судить можно лишь по совокупности, да и то очень осторожно.

К посту ув. Дм. Прокофьева добавлю, что о лояльности крестьян большевикам (принятии, несопротивлении - можно называть по-разному) имеет смысл говорить применительно к периоду между осенью 1917 и весной 1918 года. Затем началась продразверстка и мобилизация, и к большевикам появились вопросики. В 1919 г. и тем более в 1920-1 у крестьян с властью отношения были, мягко говоря, напряженные.

Что же касается НЭПа, то тут причина пресловутой лояльности (принятия, несопротивления) не только и не столько в том, что крестьяне получили возможность переделать всю систему поземельных отношений по собственному разумению, а в том, что деревня банально "перегорела". Да, НЭП можно считать периодом спокойствия только по сравнению с Гражданской войной: борьба с басмачами в Средней Азии, восстание в Грузии в 1924 г., восстание в Чечне, серия восстаний в Якутии, восстание амурских казаков в 1924 г. и т.д. Но это окраины, а вот центр к тому времени был настолько утомлен бесконечной войной, волнами террора и голодом, что сил сопротивляться уже не оставалось. (Много спорят о том, что считать концом смутных времен. Крестьяне на этот счет имели свое мнение: собрав осенью 1922 г. новый урожай, деревня вдруг беспробудно запила и продолжала пить до следующей весны. Окончание голода в 1922 г. и есть психологическая граница революции, переход от постоянной мобилизации к нормальности, от стремления пережить к просто жизни. Тем более что появилась возможность возможность более-менее нормально жить и работать. К сожалению, ненадолго).

После Гражданской войны налоговая система восстановилась не сразу: местные власти привыкли вводить незаконные налоги и по инерции продолжали это делать после войны. Советский экономист А.Л. Вайнштейн приводит примеры таких налогов (причем они были довольно значительными: Наркомфин оценил бремя самочинных налогов в 1922-3 годах в 0.65 зол. руб. на душу, а все государственные прямые и косвенные налоги оценивались в 5 руб. на душу):

"Приведем наудачу несколько образчиков местного налогового творчества. По донесениям фининспекторов в Гольянской и других волостях Сарапульского уезда имеем следующие налоги: налог на попа — 4 руб. в месяц (в некоторых селах — 5 руб., а в иных и 25 руб.), на псаломщика — 2 руб., на гармошку — 2 руб., на граммофон — 3 руб., если соберутся гости — 1 руб., с вечеринки — 5 руб., с пьяных и кумышковаров — 25 руб. и т.д.». (...)

Из Барнаула пишут: «Облагаются ульи, машины, трудоспособное население, посевная площадь, скот, едоки, дворы, строения и т. д. Облагается все это анархически, стихийно и бесконтрольно. Многие Волисполкомы до сих пор взыскивают гербовый сбор (курсив газеты) — государственный налог — натурой: мукой, медом и т. д. и обращают в свою пользу. За развод взимают 1 пуд муки, за брачную запись 1/2 пуда...» (...)

В Новгородской губ. обнаружены, сверх налогов и сборов, разрешенных перечнем ВЦИКа, еще дополнительные налоги: с пахотной земли по 23 руб. с десятины, с сенокосов заливных 50 руб., суходольных 20 руб., с домашнего скота в сельск. местностях налоги от 5—25 руб. и пр. (...) В одном из уездов, Демянск., оказалась серия таких налогов: 10% сбор с продналоговой ставки, с ремесленников и торговцев на содержание школ, сбор за врачебный осмотр, мельничный сбор, на достройку дамбы электрич. станции.

За 1923 г. в Амурск, губ. было установлено 16 самочинных сборов, причем некоторые имели даже вид косвенного обложения. (...)

Сообщения с мест указывают на существование ряда самочинных налогов и самообложений даже в 1924 г. («Фин. Газета» № 34 за 1924 г. — сообщение из Архангельской губ., жалобы крестьян на с'езде советов («Известия» № 14 от 17/I—1924 г. и т.д.)".

Вайнштейн А.Л. Обложение и платежи крестьянства в довоенное и революционное время (опыт статистического исследования). Москва, 1924. С. 103-4.

Помимо прочего, голод 1921/22 гг. окончательно свел на нет крестьянское повстанчество. Например, в Поволжье большинство повстанческих отрядов были конными, и недостаток фуража уничтожал их главное преимущество - мобильность. Кроме того, из-за нехватки продовольствия повстанцы грабили крестьян, и социальная база движения таяла. В итоге к осени 1922 г. деревня была, наконец, замирена, хотя и огромной ценой. Но еще осенью 1921 г. дела в Поволжье обстояли так:

"Сентябрь. Саратовская, Самарская, Царицынская губ. В Вольском у. действует отряд Песикова (1000 чел.), в Камышинском у. — Шувалова (100 чел.), Пятакова (300 сабель), в Новоузенском у. и Лбищенском районе — Серова (200 сабель), в Пугачевском и Бузулукском уездах — отряды Усова (40 сабель), Горина и Бурова (150–250 сабель), в Николаевском у. — Шувалова, Пятакова, Еркина и Носаева (150 сабель), в Ленинском у. — Некрасова (50 чел.), в Сломихинском районе — Катушкова (50 чел.) и Мартынова (100 чел.), в Новохоперском районе — Сычева. Повстанцы грабят совхозы, продовольственные склады, крестьянские хозяйства (отряд Серова забрал у крестьян 100 баранов, угнал в уральские степи до 700 голов скота). (...)

3 сентября отряд Девяткина захватил Николаевск [совр. Пугачев]. (...)

15 сентября. Саратовская губ. В Александро-Гайском районе объединенные отряды Серова, Сарафанкина, Матросова, Катушкова и Мартынова общей численностью свыше 400 хорошо вооруженных конных под командованием Серова заняли ст. Сломихинская, но 16 сентября после боя отошли в с/в направлении. (...)

3 октября. Саратовская губ. Действующий в Краснокутском у отряд Серова (200 чел.) совершил налет на коммуну имени 3-го Интернационала, уведено 65 голов рогатого скота и 170 овец. (...)

6 октября. Саратовская губ. В Новоузенском у. объединились отряды Серова, Пятакова, Маслова, Носаева, Еркина, Шувалова и др. общей численностью около 800 сабель и 200 штыков при 5 пулеметах. (...)

Не позднее 13 октября. Царицынская губ. Среди повстанцев Ленинского и Николаевского уездов стремление к объединению. На хут. Конопатова состоялось заседание командиров партизанских отрядов, избран головной отряд для связи с селами и мелкими отрядами. Создан отряд «Комитет по ликвидации коммунизма» во главе с бывшим офицером. (...)

23 октября. Саратовская губ. В Краснокутском районе объединенный отряд Пятакова, Чугунова и Чупрыкина (400 чел.) пытался безуспешно захватить ст. Кайсацкая. (...)

24 октября. Самарская губ. Отряд Горина занял крупный населенный пункт Пугачевского у. — ст. Перелюб. (...)

26 октября. Самарская губ. Вследствие усиливающегося мелкого уголовного бандитизма губерния объявлена на военном положении. (...)

Последние числа октября. Лбищенский район. Произошло объединение отрядов Серова, Катушкова, Горина и Чапаева общей численностью до 500 сабель при 5 пулеметах".

С 1970-х гг. западные страны значительно опережали соцлагерь по доле расходов на социальные нужды в ВВП (правда, на графике не учтены расходы на образование и на субсидирование цен на потребительские товары). По расходам на душу населения преимущество, разумеется, и ранее было на стороне Запада. Однако и сам послевоенный расцвет социального государства на Западе в некоторой степени был одним из непредвиденных последствий конкуренции двух систем.

"Запад" - 16 западноевропейских стран.
"Восток" - Болгария, Чехословакия, Венгрия, Польша, СССР.

В прошлом году вышла интересная книга А.Г. Теплякова о сибирских и дальневосточных красных партизанах Гражданской войны. Особенностью региона было широкое распространение низового насилия (более широкое, чем в Европейской России, во всяком случае, ее великорусской части). И после победы большевиков насилие не пошло на спад. Десятки тысяч бывших партизан влились в Красную армию, структуры милиции, ЧОН, ЧК и т.д. Партизаны поддерживали связь друг с другом и подчинялись не формальному начальству, а своим бывшим командирам. В этой среде была популярна идея продолжения масштабной социальной чистки («истребления гадов»), начатой партизанами во время войны. Результатом стал т.н. «красный бандитизм» - самочинные расправы милиции и комячеек над интеллигенцией, священниками, национальными меньшинствами, «буржуями», «спецами», неугодными представителями власти, личными врагами и т.п. Сначала власть смотрела на это сквозь пальцы и даже поддерживала, но вскоре размах явления стал угрожающим. В 1920-2 гг. красная власть в регионе имела откровенно террористический характер:

"Очевидцы рассказывали о расправах прямо посреди административного центра будущего Хакасского уезда: «Женщина Кузнецова в деревне Усть-Абакане в окно увидела, что милиционеры топят в реке инородца, она закричала и в результате человека утопили, а она ночью без вести пропала». В улусах Малое и Черное озеро в начале 1921 года по приказу главы Кызыльского волисполкома А. А. Тартачакова коммунисты удавили и утопили от 23 до 28 аборигенов, заподозренных в снабжении повстанцев оружием и продуктами; волостной комиссар Л. Тартачаков насиловал арестованных женщин, душил жителей сам или, угрожая оружием, заставлял коммунистов топить их. Под улусом Божье Озеро местные партийцы утопили до сотни хакасов".

"Чекисты в сводке за 15 апреля — 1 мая 1920 года сообщали: «…в некоторых уездах, например Кузнецком, действия милиции по отношению к населению преступны: на ст[анци]и Бочаты милиция пьянствует[,] и население с ужасом говорит о деяниях бочатской милиции, которая в течение последних месяцев… расстреляла на горке, возле с[ела] Бочат 128 человек под видом побегов. Крестьяне категорически утверждают, что огромное большинство расстрелянных были задержаны или с милицией, или по доносу крестьян, сводивших личные счеты. В Кузнецкую уездную милицию проникло много партизан, благодаря чему расстрелы под видом побегов до сего времени ими производятся…»"

"Партизан И. З. Плеханов вспоминал, что прапорщик Макаров (сексот?) передал в Рождественский исполком сведения о якобы подготовке восстания бывшими белыми офицерами и дружинниками: «В 10 часов вечера сделали налет на Рождественку. Было нас человек 50–60. Окружили нардом, где шел спектакль… арестовали кого надо, посадили. Пятьдесят пять человек их было, было человек пять женщин. [Мы] собрались на заседание и решили терроризировать белых. Выводили, связывали по пять человек. Везли на Кошкину гору и расстреливали. Всех 55 человек покончили. Помню женщину-врача, очень спокойно отнеслась к [своему] расстрелу. В Шеломках человек 15–16 кончили таким же манером». По явно заниженным данным суда, в ночь на 7 ноября в Рождественском было вырезано 42 человека, в том числе учительница, священник, счетовод, заведующий внешкольным подотделом… На скамье подсудимых оказалось 128 человек — практически вся местная партячейка. Неудивительно, что власти не рискнули судить по-настоящему такое количество своих сторонников и постановили всех убийц оправдать, поскольку те столкнулись-де с заговором и действо вали с точки зрения самообороны."

"Комиссар действовавшего в Причумышье отряда И. Я. Огородников прямо указывал на крайнюю ненависть как своих людей, так и соседних отрядников М. З. Белокобыльского ко всем элементарно грамотным людям («смотрим, кто хорошо пишет, того убивать»). Другой видный партизан, К. В. Цибульский, возмущался тем, что партизаны Томской губернии (уже после краха белой власти) часто «убивали за то, что он интеллигентный человек, умывается три раза в день, носит очки и имеет старое рваное кресло»".

#литература

Еще одной характерной чертой гражданской войны в Сибири, Казахстане и на Дальнем Востоке было то, что здесь под маской политических или "классовых" конфликтов часто скрывались конфликты этнические. При это выбор лагеря - красных ли, белых ли - определялся случайными обстоятельствами (кто на данный момент времени оказывался сильнее, к кому присоединился ваш недруг и т.д.). "Красный бандитизм" очень часто оборачивался террором против коренных сибирских народов (и, по-видимому, именно на них пришлась большая часть жертв красных в регионе). Снова процитирую Теплякова:

"Э.-Д. Ринчино сообщал, что приспособившиеся к большевикам староверы-семейские «прогоняли бурят с их земель, жестоко разоряли их, устраивали форменные погромы, истребляли бурят даже физически. …После ухода большевиков семейские продолжали свои выступления против бурят, проделывая это под флагом уже белых». А когда последние потерпели поражение, «…в Батанай-Харганском хошуне (волости) был разгромлен целый улус и… все население улуса, до малых детей включительно, было зверски перебито; в соседнем Гочитском хошуне крестьянский отряд разгромил Хошунный ревком и произвел избиение и насилие над окрестным населением». Весной 1920 года семейские «с благодарностью вспоминали, что большевики разрешили воспользоваться крестьянам спорной бурятской землей». Как писал Ленину Ринчино, русская революция «безмерно ухудшила положение инородческих народностей Сибири, заменив государственное угнетение и империализм угнетением и своеобразным… стихийно-массовым империализмом темных низов крестьянства и демагогических отбросов так называемой революционной интеллигенции»".

"Вот что говорилось, и не без удовлетворения, в информационной сводке ГПУ от 15 марта 1922 года по поводу действий внутренних войск: «Численность восставших [в] Якутобласти исчисляется поголовным участием Якутского, Колымского, Верхоянского и части Вилюйского уездов. <…> Настроение наших частей хорошее, которых трудно сдерживать от поголовного уничтожения якутов»".

"Только с марта 1922 года военно-чекистские отряды в Якутии постепенно начали отказываться от практики тотального истребления пленных повстанцев. Полгода спустя Аммосов в информационном письме за вторую половину августа и сентябрь 1922 года, адресованном Сиббюро ЦК РКП(б), признавал, что в начале года, реализуя приказ военных властей «о расстреле каждого пятого из мирного населения, разграблении имущества всех сочувствующих повстанцам… исполнители этих директив и приказов на местах — сотворили ужасные вещи… широко (слишком широко) применялся красный террор, господствовал разгул партизанщины, наводя невольный ужас на якутов». Аммосов характеризовал восстание как «настоящее народное национальное», не носившее «бандитского характера», и констатировал: «Одержав победу над своим красным бандитизмом — партия одержала тем самым победу над повстанческим движением»".