Есть особая польза в том, чтобы смотреть на одно и то же снова и снова — не ради повторения, а ради озарения

Сегодня, случайно увидев в очередной раз фрески в доме Августа — не в первый, быть может, и не в двадцатый раз (естественно в размышлении про падение Римской империи), — я вдруг с необычной ясностью почувствовал, как тесно сплетаются эти изображения с текстом Светония, в котором конец жизни императора превращается в сцену, написанную им же, почти с режиссёрской точностью.

«В свой последний день он всё время спрашивал, нет ли в городе беспорядков;
вошедших друзей он встретил с вопросом — хорошо ли, по их мнению, он сыграл комедию жизни;
и, произнеся строки, звучавшие как финал представления:
“Если мы хорошо сыграли, похлопайте
и проводите нас добрым напутствием,”
— умер на руках у жены.»

Занавес опускается не потому, что жизнь завершена, а потому что акт — тщательно выстроенный — доигран до конца.

И странным образом в эту картину вставляется, как мозаичный фрагмент точно на своё место, другое свидетельство: Август, по словам современников, никогда не говорил спонтанно — он всё записывал заранее, даже в разговоре с Ливией предпочитая бумагу, чтобы, по его выражению, “не сказать слишком мало или слишком много”.

Жизнь как текст, написанный до начала — и прожитый не по вдохновению, но по редактуре.
И не искусственность здесь поражает, а масштаб труда: шестьдесят лет репетиции одного и того же спектакля, без срыва маски, без фальшивой импровизации.

Так и приходят к нам театральные маски — не как украшение или иносказание, а как инструмент удержания формы в зыбкости существования.
Не для сокрытия подлинного, а чтобы бережно донести его, очищенное, через шум времени