Channel: Разводной ключ
Невыносимость быть начинающим, неумеющим, новичком — острое переживание, кому знакома нарциссическая травма или нарциссическая структура. Читала сегодня об этом у Симингтона.
И тогда, когда я смотрю, как другой что-то умеет или у другого что-то есть, испытывая зависть к этому, мне хочется это разрушить. «Пусть и у тебя тогда этого не будет». И мы тогда равны. У меня нет — и у тебя нет. Завидовать нечему. И есть некий триумф от своей разрушительной силы (если нападение свершилось).
Еще вариант — жадно сожрать и поглотить (от невероятного голода) — и тоже тогда разрушить, пожирая.
В какой-то момент приходит облегчение, когда оказывается, что разрушать и пожирать необязательно. Но для этого нужно продвинуться к новому невыносимому этажу-переживанию. Переживанию, которое избегалось ранее, когда я отрицал или разрушал.
К признанию, что я могу нуждаться.
Что во мне есть уязвимость и неполнота.
Что другой мне важен и нужен.
И что другой обладает тем, чем не обладаю я — но что мне очень желанно.
И что другой достаточно хорош и щедр, что может со мной этим поделиться.
Например: я не умею — но я могу научиться у другого. Другой может научить меня, показать. И я могу из неумелого и неопытного состояния стать крепче — с поддержкой. Для этого больше нет нужды уничтожать ни его (невыносимо хорошего), ни себя (такого неопытного и маленького). Я могу расти и быть довольно хорошим — и быть окруженным довольно приятными людьми.
И тогда, когда я смотрю, как другой что-то умеет или у другого что-то есть, испытывая зависть к этому, мне хочется это разрушить. «Пусть и у тебя тогда этого не будет». И мы тогда равны. У меня нет — и у тебя нет. Завидовать нечему. И есть некий триумф от своей разрушительной силы (если нападение свершилось).
Еще вариант — жадно сожрать и поглотить (от невероятного голода) — и тоже тогда разрушить, пожирая.
В какой-то момент приходит облегчение, когда оказывается, что разрушать и пожирать необязательно. Но для этого нужно продвинуться к новому невыносимому этажу-переживанию. Переживанию, которое избегалось ранее, когда я отрицал или разрушал.
К признанию, что я могу нуждаться.
Что во мне есть уязвимость и неполнота.
Что другой мне важен и нужен.
И что другой обладает тем, чем не обладаю я — но что мне очень желанно.
И что другой достаточно хорош и щедр, что может со мной этим поделиться.
Например: я не умею — но я могу научиться у другого. Другой может научить меня, показать. И я могу из неумелого и неопытного состояния стать крепче — с поддержкой. Для этого больше нет нужды уничтожать ни его (невыносимо хорошего), ни себя (такого неопытного и маленького). Я могу расти и быть довольно хорошим — и быть окруженным довольно приятными людьми.
Одно из важных психических событий — быть с теми, с кем питательно душе.
Психика держится на крепких связях. Сначала эти связи и отношения реальные и внешние, потом мы можем буквально впитать, впечатать эти наши любимые и любящие объекты внутрь и обращаться к ним, даже (и особенно) когда мы одни и одиноки.
Но мы всегда будем нуждаться в людях. Идея о полной самодостаточности крайне преувеличена и обслуживает скорее прошлый неприятный опыт отношений (и страх снова в них оказаться), чем реальную «самодостаточность».
Хорошо обнаружить (наконец) себя — и то, что в компании самих себя мы не одиноки, не покинуты, не брошены и не страдаем. Что нам может быть приятно и наполнено, интересно и плодотворно. Творчество зачастую рождается здесь — в «своей комнате», в кристальной уединенности.
Но также важно припадать к источнику, к чистой воде — стабильных связей, глубоких разговоров, опыта узнанности и увиденности. Опыта обмена с другим человеком, в котором рождается новое. Опыта прочных отношений, к которым я всегда могу вернуться.
Иногда это означает: перестать вкладываться в то, где мне напряженно и истощенно (или: безответно).
Целительная важность тех, с кем мне хорошо, где меня видят — и где я себя могу увидеть. Опыт взаимной любви здорово наполняет.
Психика держится на крепких связях. Сначала эти связи и отношения реальные и внешние, потом мы можем буквально впитать, впечатать эти наши любимые и любящие объекты внутрь и обращаться к ним, даже (и особенно) когда мы одни и одиноки.
Но мы всегда будем нуждаться в людях. Идея о полной самодостаточности крайне преувеличена и обслуживает скорее прошлый неприятный опыт отношений (и страх снова в них оказаться), чем реальную «самодостаточность».
Хорошо обнаружить (наконец) себя — и то, что в компании самих себя мы не одиноки, не покинуты, не брошены и не страдаем. Что нам может быть приятно и наполнено, интересно и плодотворно. Творчество зачастую рождается здесь — в «своей комнате», в кристальной уединенности.
Но также важно припадать к источнику, к чистой воде — стабильных связей, глубоких разговоров, опыта узнанности и увиденности. Опыта обмена с другим человеком, в котором рождается новое. Опыта прочных отношений, к которым я всегда могу вернуться.
Иногда это означает: перестать вкладываться в то, где мне напряженно и истощенно (или: безответно).
Целительная важность тех, с кем мне хорошо, где меня видят — и где я себя могу увидеть. Опыт взаимной любви здорово наполняет.
Процесс завершения чего-то невозможно подтолкнуть искусственно.
Как и:
— заставить себя завершить или отгоревать,
— принять решение (если оно преждевременно),
— увидеть реальность и разочароваться в иллюзии,
— перестать ждать и надеяться…
Можно только перебирать свои чувства и сомнения столько, сколько понадобится на это времени — и заранее никогда не известно, сколько.
Много времени на то, чтобы говорить кому-то: «я не могу завершить» — и правда не мочь. И везет найти того, кто окажется рядом и не будет подгонять или судить за нерешительность. Кто посидит вместе на берегу. Порассматривает вместе и кораллы, и камни, и рыб. Поговорит, помолчит вместе. Найдет место и слова для сомнений, нерешительности и этих еле уловимых, но сильных чувств.
И тогда можно дождаться заката.
Закат всегда приходит своевременно, его невозможно подгонять или ускорить. Когда придёт время…
Как и:
— заставить себя завершить или отгоревать,
— принять решение (если оно преждевременно),
— увидеть реальность и разочароваться в иллюзии,
— перестать ждать и надеяться…
Можно только перебирать свои чувства и сомнения столько, сколько понадобится на это времени — и заранее никогда не известно, сколько.
Много времени на то, чтобы говорить кому-то: «я не могу завершить» — и правда не мочь. И везет найти того, кто окажется рядом и не будет подгонять или судить за нерешительность. Кто посидит вместе на берегу. Порассматривает вместе и кораллы, и камни, и рыб. Поговорит, помолчит вместе. Найдет место и слова для сомнений, нерешительности и этих еле уловимых, но сильных чувств.
И тогда можно дождаться заката.
Закат всегда приходит своевременно, его невозможно подгонять или ускорить. Когда придёт время…
«Ты мешаешь мне вытеснять»
Вытеснять неприятное,
вытеснять то, что я не хочу знать о себе и о своей жизни.
Мешаешь жить жизнь, где я игнорирую реальность и не хочу с ней встречаться, поэтому и ты помогай мне её игнорировать.
Это говорят терапевтам (а иногда и друзьям, которые давно работают терапевтами и это сильно изменило их стиль общения и в повседневной жизни — больше прямых вопросов, меньше кривых ответов).
Это одна из причин сопротивления терапии вообще: когда оказывается, что терапевтический процесс — это не розовый сад, а довольно тяжелая прогулка по мрачному лесу. Приятное тоже есть, но это не основной фон, а если основной — повод задуматься о том, что мы с терапевтом бессознательно договорились оставить терапевтическое пространство как тёплое психическое убежище, а не как место для изменений.
Реальность вообще неприятна, если честно. Она далека от того, что мы рисуем в идеализированных фантазиях о других людях и о устройстве мира вообще.
Мы не хотим видеть, что мир устроен несправедливо, что в людях тонны разрушительных, агрессивных и деструктивных импульсов — а самое страшное: как много деструктивности в нас самих. И иногда она побеждает. И её никогда не возможно убрать полностью — ни из себя, ни из мира. Неприятная сложная правда. Можно только находить менее разрушительные формы для своей деструктивности, трансформировать её во что-то иное — и восстанавливать то, что было разрушено нами, случайно или неслучайно.
Вытеснять неприятное,
вытеснять то, что я не хочу знать о себе и о своей жизни.
Мешаешь жить жизнь, где я игнорирую реальность и не хочу с ней встречаться, поэтому и ты помогай мне её игнорировать.
Это говорят терапевтам (а иногда и друзьям, которые давно работают терапевтами и это сильно изменило их стиль общения и в повседневной жизни — больше прямых вопросов, меньше кривых ответов).
Это одна из причин сопротивления терапии вообще: когда оказывается, что терапевтический процесс — это не розовый сад, а довольно тяжелая прогулка по мрачному лесу. Приятное тоже есть, но это не основной фон, а если основной — повод задуматься о том, что мы с терапевтом бессознательно договорились оставить терапевтическое пространство как тёплое психическое убежище, а не как место для изменений.
Реальность вообще неприятна, если честно. Она далека от того, что мы рисуем в идеализированных фантазиях о других людях и о устройстве мира вообще.
Мы не хотим видеть, что мир устроен несправедливо, что в людях тонны разрушительных, агрессивных и деструктивных импульсов — а самое страшное: как много деструктивности в нас самих. И иногда она побеждает. И её никогда не возможно убрать полностью — ни из себя, ни из мира. Неприятная сложная правда. Можно только находить менее разрушительные формы для своей деструктивности, трансформировать её во что-то иное — и восстанавливать то, что было разрушено нами, случайно или неслучайно.
Читаю финского психоаналитика Вейкко Тэхке «Психика и её лечение» — часть, которая посвящена обращению с потерей.
• Только личность может быть объектом печали, но не функция (которую другой для нас выполнял, а мы не научились делать это для себя сами).
• Классическое представление о «работе горя»: тоска по хорошим качествам и хорошему времени вместе. (Но куда девать всё неприятное?)
• Печаль и острая тоска так болезненна, что легко прыгнуть в другой полюс, чтобы избежать этого: вспоминать только фрустрирующие моменты. Это даёт мимолетное чувство облегчения и освобождения — но ненадолго.
• Выход — в интеграции, в достижении амбивалентности.
• Тогда сильные чувства и выяснения отношений с другим (как если мы всё ещё в отношениях) становятся менее заряженными. Образ живого близкого человека становится воспоминанием о человеке из прошлого (с кем я уже не в отношениях, но была в них).
• Теперь это воспоминание о потерянном индивидуальном человеческом существе, которое было не только любимо, но также ненавистно — и с которым были связаны не только хорошие и счастливые, но и фрустрирующие, несчастливые воспоминания.
• И теперь мы можем искать новые объекты для отношений. И в процессе проработки горя и утраты мы можем «реально научиться тому, что искать, а чего избегать в своих последующих выборах объекта».
• Только личность может быть объектом печали, но не функция (которую другой для нас выполнял, а мы не научились делать это для себя сами).
• Классическое представление о «работе горя»: тоска по хорошим качествам и хорошему времени вместе. (Но куда девать всё неприятное?)
• Печаль и острая тоска так болезненна, что легко прыгнуть в другой полюс, чтобы избежать этого: вспоминать только фрустрирующие моменты. Это даёт мимолетное чувство облегчения и освобождения — но ненадолго.
• Выход — в интеграции, в достижении амбивалентности.
• Тогда сильные чувства и выяснения отношений с другим (как если мы всё ещё в отношениях) становятся менее заряженными. Образ живого близкого человека становится воспоминанием о человеке из прошлого (с кем я уже не в отношениях, но была в них).
• Теперь это воспоминание о потерянном индивидуальном человеческом существе, которое было не только любимо, но также ненавистно — и с которым были связаны не только хорошие и счастливые, но и фрустрирующие, несчастливые воспоминания.
• И теперь мы можем искать новые объекты для отношений. И в процессе проработки горя и утраты мы можем «реально научиться тому, что искать, а чего избегать в своих последующих выборах объекта».
Есть мать — а есть материнская функция
И хорошо бы их не путать (но это сложно, они вечно слипаются воедино).
Мать — это уникальная связь с несовершенной женщиной, которая меня родила и воспитала. И которая (с большой вероятностью) неидеально эту материнскую функцию выполняла: где-то утешала и отражала, а где-то совсем нет. Или функционально кормила, поила и закрывала базовые вопросы — но эмоционально не понимала моих чувств. Вариантов много.
Материнская функция — это некое универсальное умение. Замечать чувства и потребности, называть их и подтверждать, что они (и мы) в порядке и довольно хороши, выдерживать нас в этих сильных эмоциях, принимая и утешая (особенно когда это почти невыносимо). Регулировать себя и не разваливаться уж совсем — и восстанавливать, если вдруг всё же развалились.
И научившись это делать сами для себя, мы уже обретаем того самого принимающего родителя, который внутри нас и всегда на нашей стороне. И даже когда я одна, я очевидно уже не одинока.
Но чтобы это обрести, нужно отказаться от попытки найти это вовне (или биться в тех людей — так подозрительно похожих на персонажей нашего детства — кто не дает и никогда не будет способен дать). Потому что этот опыт с реальной мамой уже не состоялся вовремя. И попытки закончить трагичную детскую историю во взрослом возрасте на своих условиях будут снова и снова обречены на провал и повтор.
Но суть материнской функции — из внешней оказаться внутри. Потому что речь не о человеке: мать у нас такая одна, какой бы странной и своеобразной она ни была, а материнская функция универсальна.
И ей можно овладеть, ухаживая за своим внутренним ребенком. Наконец, остановиться, обнять себя (вниманием или буквально руками) и сказать себе пару слов мягким тёплым голосом:
я тебя вижу,
я с тобой,
ты не одна.
Для начала.
И хорошо бы их не путать (но это сложно, они вечно слипаются воедино).
Мать — это уникальная связь с несовершенной женщиной, которая меня родила и воспитала. И которая (с большой вероятностью) неидеально эту материнскую функцию выполняла: где-то утешала и отражала, а где-то совсем нет. Или функционально кормила, поила и закрывала базовые вопросы — но эмоционально не понимала моих чувств. Вариантов много.
Материнская функция — это некое универсальное умение. Замечать чувства и потребности, называть их и подтверждать, что они (и мы) в порядке и довольно хороши, выдерживать нас в этих сильных эмоциях, принимая и утешая (особенно когда это почти невыносимо). Регулировать себя и не разваливаться уж совсем — и восстанавливать, если вдруг всё же развалились.
И научившись это делать сами для себя, мы уже обретаем того самого принимающего родителя, который внутри нас и всегда на нашей стороне. И даже когда я одна, я очевидно уже не одинока.
Но чтобы это обрести, нужно отказаться от попытки найти это вовне (или биться в тех людей — так подозрительно похожих на персонажей нашего детства — кто не дает и никогда не будет способен дать). Потому что этот опыт с реальной мамой уже не состоялся вовремя. И попытки закончить трагичную детскую историю во взрослом возрасте на своих условиях будут снова и снова обречены на провал и повтор.
Но суть материнской функции — из внешней оказаться внутри. Потому что речь не о человеке: мать у нас такая одна, какой бы странной и своеобразной она ни была, а материнская функция универсальна.
И ей можно овладеть, ухаживая за своим внутренним ребенком. Наконец, остановиться, обнять себя (вниманием или буквально руками) и сказать себе пару слов мягким тёплым голосом:
я тебя вижу,
я с тобой,
ты не одна.
Для начала.
Когда в терапии так и не стал «лучшей версией себя» — и славабогу
(значит терапия идёт не по пути раздувания грандиозного мыльного пузыря).
Многие приходят в терапию обрести какую-то осознанную, правильную, «лучшую версию» себя — а в реальности оказывается, что мы (наконец) станем иметь дело с тем, что у нас есть прямо сейчас: какие мы и где мы находимся. Что мы умеем, а что нам не удаётся (и что это тоже ок). Мы станем иметь дело со всеми нашими ограничениями и бессилием. И с ограничениями других людей, с которыми мы себя сравниваем (не в свою пользу).
«Идеальное я» должно умереть
Иногда это значит: перестать вкладываться в фасадное «ложное я», которое требует кучу сил на его содержание и техобслуживание — но никогда не приближает нас к ощущению полноты и удовлетворенностью жизнью. Потому что мы становимся заложниками этого фасада и все лавры обклеивают его снаружи, но тепло и внимание не проникают внутрь (потому что нутро наше бронебойно защищено — и от боли, но и от любви).
(значит терапия идёт не по пути раздувания грандиозного мыльного пузыря).
Многие приходят в терапию обрести какую-то осознанную, правильную, «лучшую версию» себя — а в реальности оказывается, что мы (наконец) станем иметь дело с тем, что у нас есть прямо сейчас: какие мы и где мы находимся. Что мы умеем, а что нам не удаётся (и что это тоже ок). Мы станем иметь дело со всеми нашими ограничениями и бессилием. И с ограничениями других людей, с которыми мы себя сравниваем (не в свою пользу).
Иногда это значит: перестать вкладываться в фасадное «ложное я», которое требует кучу сил на его содержание и техобслуживание — но никогда не приближает нас к ощущению полноты и удовлетворенностью жизнью. Потому что мы становимся заложниками этого фасада и все лавры обклеивают его снаружи, но тепло и внимание не проникают внутрь (потому что нутро наше бронебойно защищено — и от боли, но и от любви).
Освобождающие (или разочаровывающие) осознавания года:
мы никогда не достигнем раз и навсегда ровного состояния, где преодолены все наши внутренние конфликты и сложности. Мы постоянно будем качаться на волнах туда-сюда, иногда уходя под воду. Эти колебания останутся с нами всегда. В этом состоит гибкость нашей психики (блин бы её побрал, эту гибкость!)
Никакого застывшего в янтаре совершенства. Никакого просветленного блаженства.
Вопрос только в тяжести этих состояний и в том, как быстро мы будем выныривать, не застревая в толще воды или на дне. Для этого важно размышлять о том, что происходит, и задаваться вопросами, как это устроено. Не пускаться в игры и зависимости, а перерабатывать эти состояния на уровне чувств и мышления. Выдерживать свою тревогу и боль. Расшифровать её.
Так, способность страдать (не уходя в зависимости и тяжелые отыгрывания/действия/поступки или телесные болезни) тоже весьма прогрессивна. Способность перерабатывать боль психически, находя для неё слова и формы.
Впрочем, это всё, что у нас есть. Выбирать психический путь — вместо поведенческого или соматического.
мы никогда не достигнем раз и навсегда ровного состояния, где преодолены все наши внутренние конфликты и сложности. Мы постоянно будем качаться на волнах туда-сюда, иногда уходя под воду. Эти колебания останутся с нами всегда. В этом состоит гибкость нашей психики (блин бы её побрал, эту гибкость!)
Никакого застывшего в янтаре совершенства. Никакого просветленного блаженства.
Вопрос только в тяжести этих состояний и в том, как быстро мы будем выныривать, не застревая в толще воды или на дне. Для этого важно размышлять о том, что происходит, и задаваться вопросами, как это устроено. Не пускаться в игры и зависимости, а перерабатывать эти состояния на уровне чувств и мышления. Выдерживать свою тревогу и боль. Расшифровать её.
Так, способность страдать (не уходя в зависимости и тяжелые отыгрывания/действия/поступки или телесные болезни) тоже весьма прогрессивна. Способность перерабатывать боль психически, находя для неё слова и формы.
Впрочем, это всё, что у нас есть. Выбирать психический путь — вместо поведенческого или соматического.
Внезапная рекомендация — подкаст об отношениях и зависимости с любимой мною Татьяной Сидоровой, у которой я училась.
Татьяна — психотерапевт, гештальт-терапевт, которая глубоко разбирается в теме зависимости и зависимых отношений, и обычно её лекции и группы предназначены специалистам, а этот подкаст в духе «писем читателей» и ответов на них. Может быть полезным для тех, кто сейчас в терапии.
Девять писем — непростые истории о том, как отношения не складываются, или складываются, но приносит боль, или выбор падает на недоступных или зависимых объектов любви.
https://music.yandex.ru/album/9162522/track/135993866
Татьяна — психотерапевт, гештальт-терапевт, которая глубоко разбирается в теме зависимости и зависимых отношений, и обычно её лекции и группы предназначены специалистам, а этот подкаст в духе «писем читателей» и ответов на них. Может быть полезным для тех, кто сейчас в терапии.
Девять писем — непростые истории о том, как отношения не складываются, или складываются, но приносит боль, или выбор падает на недоступных или зависимых объектов любви.
https://music.yandex.ru/album/9162522/track/135993866
Яндекс Музыка
Отношения. Зависимость и любовь. Татьяна Сидоров...
Снова возвращаюсь к «Экзистенциальной терапии» Ялома. Впервые открыла её на заре обучения психотерапии, с энтузиазмом начав читать и тут же бросив. С экзистенциальными данностями всегда так: самые актуальные или вызывают наибольшее сопротивление, или внезапно выпадают, когда пытаешься вспомнить все четыре разом:
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность
Парадокс в том, что экзистенциальные вопросы с нами всегда, жизнь пропитана ими, но нужно определённым образом дозреть (или отчаяться), чтобы начать размышлять о них — и о себе в них.
📖 фото 1 — прошлогодняя фотография из отпуска, в который я взяла с собой три книги, две из которых остались на book-crossing полке отеля. «Полуночная библиотека» была прочитана взахлёб, а вот читать книгу о смерти отчего-то совсем не хотелось, хотя брала её с собой к морю и страницы немного разбухли от солёной воды. Третья книга вернулась домой, пропутешествовав тысячи километров и не открывшись.
📖 фото 2 — та самая третья книга-путешественница.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность
Парадокс в том, что экзистенциальные вопросы с нами всегда, жизнь пропитана ими, но нужно определённым образом дозреть (или отчаяться), чтобы начать размышлять о них — и о себе в них.
*** 📖 фото 1 — прошлогодняя фотография из отпуска, в который я взяла с собой три книги, две из которых остались на book-crossing полке отеля. «Полуночная библиотека» была прочитана взахлёб, а вот читать книгу о смерти отчего-то совсем не хотелось, хотя брала её с собой к морю и страницы немного разбухли от солёной воды. Третья книга вернулась домой, пропутешествовав тысячи километров и не открывшись.
📖 фото 2 — та самая третья книга-путешественница.
Ритм и сеттинг здорово стабилизируют психику. Не только (конкретно) в терапии, но и в жизни вообще.
Регулярные (еженедельные) встречи с терапевтом в одно и то же («своё») время имеют терапевтический эффект сами по себе. Повторяемость и регулярность. Стабильность нашей связи, в которой может быть разное (как тепло принятия, так и шероховатости и острые углы). Я прихожу к одному и тому же человеку, мы встречаемся и разговариваем. Время закончится, мы расстанемся — чтобы встретиться вновь в наше время через неделю.
Стабильность связи, её регулярность и предсказуемость — редкая драгоценность для многих людей.
Терапевты знают, что особенно целительным будет установление этого ритма с теми клиентами, с кем это кажется абсолютно невозможным по разным — казалось бы, объективным — причинам. Как только клиент старается и начинает ходить регулярно — многое начинает меняться и укладываться. Сам ритм и постоянство связи успокаивают, удерживают и регулируют.
Но ритм и сеттинг работает и в жизни. В дружбе. Например, когда мы встречаемся каждую неделю в определенный наш день и делаем что-то вместе. Ходим в баню, прогуливаемся по набережной, просто говорим о разном. Так же работают разные рутины вроде расписания занятий и учёб.
Но мы рождены нуждаться в других людях. И кроме часа-двух в неделю рядом со специально обученным человеком мы живём жизнь, в которой нам важно говорить, делиться, отражаться, поддерживаться и поддерживать. Держать чью-то руку. Не падать в пустоту. А если упали — иметь возможность открыться и рассказать об этом тому, кто будет так великодушен выйти навстречу и побыть с нами рядом.
И если обе стороны смогут в этом хаотичном мире нащупать важность — и возможность — своего особого ритма и регулярности встреч — нам может стать чуть полегче плыть в этом бурном море.
Знать, что есть маяки и пристани.
Что мы не одни
Регулярные (еженедельные) встречи с терапевтом в одно и то же («своё») время имеют терапевтический эффект сами по себе. Повторяемость и регулярность. Стабильность нашей связи, в которой может быть разное (как тепло принятия, так и шероховатости и острые углы). Я прихожу к одному и тому же человеку, мы встречаемся и разговариваем. Время закончится, мы расстанемся — чтобы встретиться вновь в наше время через неделю.
Стабильность связи, её регулярность и предсказуемость — редкая драгоценность для многих людей.
Терапевты знают, что особенно целительным будет установление этого ритма с теми клиентами, с кем это кажется абсолютно невозможным по разным — казалось бы, объективным — причинам. Как только клиент старается и начинает ходить регулярно — многое начинает меняться и укладываться. Сам ритм и постоянство связи успокаивают, удерживают и регулируют.
Но ритм и сеттинг работает и в жизни. В дружбе. Например, когда мы встречаемся каждую неделю в определенный наш день и делаем что-то вместе. Ходим в баню, прогуливаемся по набережной, просто говорим о разном. Так же работают разные рутины вроде расписания занятий и учёб.
Но мы рождены нуждаться в других людях. И кроме часа-двух в неделю рядом со специально обученным человеком мы живём жизнь, в которой нам важно говорить, делиться, отражаться, поддерживаться и поддерживать. Держать чью-то руку. Не падать в пустоту. А если упали — иметь возможность открыться и рассказать об этом тому, кто будет так великодушен выйти навстречу и побыть с нами рядом.
И если обе стороны смогут в этом хаотичном мире нащупать важность — и возможность — своего особого ритма и регулярности встреч — нам может стать чуть полегче плыть в этом бурном море.
Знать, что есть маяки и пристани.
Что мы не одни
Одно из сложных для меня открытий в процессе изучения психоаналитической терапии было то, что способность испытывать психическую боль — это зрелая способность.
Казалось бы: как же так? многие приходят в терапию, чтобы (наоборот) перестать страдать и уж точно не научиться это делать.
* При этом: психическая боль не равна психическим страданиям. Страдания как раз чаще происходят от невозможности эту боль пережить. Круг страданий запускается от отчаянного повторения (я доиграю эту игру по своему сценарию) и от нежелания с этой болью иметь хоть какое-то психическое дело.
И есть множество способов отказа от встречи с этой болью. Сознательного — но чаще, конечно же, бессознательного. Здесь не мы выбираем психические защиты — они выбирают нас.
Какие бывают неочевидные «отказы от боли»? В виде очень продуктивной и социально поощряемой безумной активности. Подальше от боли — поближе к разного рода разрядке в активных действиях: работа, достижения, учёба, спорт, даже безудержная уборка и прочая физическая активность. Суть: выработать внутреннее напряжение в действие,(не приходя в сознание) обходя осознавание.
В чём суть?
• Отрицать факт утраты.
• Отрицать важность утраты.
• Отрицать, что я могу сделать кому-то больно: держась за правоту или (не)справедливость.
• Бороться и биться.
• Отрицать, что у другого — свой взгляд на эту ситуацию и вообще своя психическая реальность (есть отдельные направления терапии, направленные на ментализацию как на возможность допускать существование разных мотивов и разного психического устройства других людей).
Куда сложнее:
Горевать об утрате важных отношений — признавая их ценность (даже с учетом сложных и трудных моментов в них, которые не хотелось бы повторять). Скучать по когда-то близким и сожалеть о той боли, которую им причинил — чаянно или нечаянно.
В теории Мелани Кляйн есть понятие «депрессивной позиции» которое не просто не равно депрессии, а как раз ей противостоит (позволяя как раз из депрессии выходить). И депрессивная позиция знаменует отчётливый и оглушительный переход от черно-белого мира, где я хороший, а они плохие — в другое место, где становится видно:
• что эти (ранее плохие) люди сделали мне хорошего
• и что я (ранее очень хороший) — оказывается! — сделал им неприятного.
коробочка амбивалентности открылась и мир оказался безудержно сложным и неподвластным черно-белому пониманию.
Всегда можно откатиться назад, кстати. Но тоненькая дорожка в этой высокой траве уже чуть-чуть, но протоптана.
Казалось бы: как же так? многие приходят в терапию, чтобы (наоборот) перестать страдать и уж точно не научиться это делать.
* При этом: психическая боль не равна психическим страданиям. Страдания как раз чаще происходят от невозможности эту боль пережить. Круг страданий запускается от отчаянного повторения (я доиграю эту игру по своему сценарию) и от нежелания с этой болью иметь хоть какое-то психическое дело.
И есть множество способов отказа от встречи с этой болью. Сознательного — но чаще, конечно же, бессознательного. Здесь не мы выбираем психические защиты — они выбирают нас.
Какие бывают неочевидные «отказы от боли»? В виде очень продуктивной и социально поощряемой безумной активности. Подальше от боли — поближе к разного рода разрядке в активных действиях: работа, достижения, учёба, спорт, даже безудержная уборка и прочая физическая активность. Суть: выработать внутреннее напряжение в действие,
В чём суть?
• Отрицать факт утраты.
• Отрицать важность утраты.
• Отрицать, что я могу сделать кому-то больно: держась за правоту или (не)справедливость.
• Бороться и биться.
• Отрицать, что у другого — свой взгляд на эту ситуацию и вообще своя психическая реальность (есть отдельные направления терапии, направленные на ментализацию как на возможность допускать существование разных мотивов и разного психического устройства других людей).
Куда сложнее:
Горевать об утрате важных отношений — признавая их ценность (даже с учетом сложных и трудных моментов в них, которые не хотелось бы повторять). Скучать по когда-то близким и сожалеть о той боли, которую им причинил — чаянно или нечаянно.
В теории Мелани Кляйн есть понятие «депрессивной позиции» которое не просто не равно депрессии, а как раз ей противостоит (позволяя как раз из депрессии выходить). И депрессивная позиция знаменует отчётливый и оглушительный переход от черно-белого мира, где я хороший, а они плохие — в другое место, где становится видно:
• что эти (ранее плохие) люди сделали мне хорошего
• и что я (ранее очень хороший) — оказывается! — сделал им неприятного.
коробочка амбивалентности открылась и мир оказался безудержно сложным и неподвластным черно-белому пониманию.
Всегда можно откатиться назад, кстати. Но тоненькая дорожка в этой высокой траве уже чуть-чуть, но протоптана.
В терапию мы приходим избыть какую-то травму или сложность, которая случилась с нами в отношениях и теперь мы ходим там по кругу (и это причиняет нам боль) — или мы даже туда не приближаемся — или мы останавливаемся там и стоим. Вариантов масса. Избыть ту тяжесть и сложность, которая мучает нас.
И мы можем приходить и говорить об этом с терапевтом. Просто говорить, обсуждать, чувствовать. Искать поддержку. И мы можем сложить такую конструкцию: страшный враждебный мир снаружи — и теплый терапевт внутри наших встреч. Теплые поддерживающие встречи, куда не проникают все тяготы реальности. Так случается реализация той детской мечты, о которой мечтают многие. Найти этот теплый уголок в принимающих отношениях. Отогреться.
На каком-то этапе это может быть важно и неплохо. Но иногда этот этап затягивается — а расщепление (на плохой мир, плохих людей — и хорошего терапевта) усиливается. И тогда сложность, с которой мы приходим, остается нетронутой.
И в какой-то момент терапевту важно оказаться внутри этой картины, которую мы ему приносим и которую показываем. Стать одним из героев на картине. Иногда это происходит само собой — а иногда нужно время или усилия.
И с непривычки можно испугаться этого: это что же, терапевт ровно такой же, как они все? Такой же плохой, злой, непонимающий, осуждающий, преследующий?! Можно испугаться и принять решение о бегстве (из терапии совсем или к другому терапевту, который будет хорошим и с которым всей этой неприглядной реальности не будет — какое-то первое время).
Но в этом и смысл: остаться, когда оставаться кажется почти невозможным. Именно здесь терапия и начинается (как ни парадоксально). Остаться и посмотреть, как эта сложность устроена. В общем, терапевты так долго учатся (и лечатся) именно для того, чтобы мочь оставаться в сложных местах (и отделять своё от клиентского), и находить всему этому слова и смыслы. Выдерживать клиентское недовольство и не начинать кусать в ответ (как это делали с клиентом в его истории раньше, например). Называть чувства и реакции и разговаривать — а не действовать.
Если посчастливится остаться
(а если нет, с этим сможет помочь разобраться терапия жизнью, которая никогда не прекращается, или следующий терапевт)
И мы можем приходить и говорить об этом с терапевтом. Просто говорить, обсуждать, чувствовать. Искать поддержку. И мы можем сложить такую конструкцию: страшный враждебный мир снаружи — и теплый терапевт внутри наших встреч. Теплые поддерживающие встречи, куда не проникают все тяготы реальности. Так случается реализация той детской мечты, о которой мечтают многие. Найти этот теплый уголок в принимающих отношениях. Отогреться.
На каком-то этапе это может быть важно и неплохо. Но иногда этот этап затягивается — а расщепление (на плохой мир, плохих людей — и хорошего терапевта) усиливается. И тогда сложность, с которой мы приходим, остается нетронутой.
И в какой-то момент терапевту важно оказаться внутри этой картины, которую мы ему приносим и которую показываем. Стать одним из героев на картине. Иногда это происходит само собой — а иногда нужно время или усилия.
И с непривычки можно испугаться этого: это что же, терапевт ровно такой же, как они все? Такой же плохой, злой, непонимающий, осуждающий, преследующий?! Можно испугаться и принять решение о бегстве (из терапии совсем или к другому терапевту, который будет хорошим и с которым всей этой неприглядной реальности не будет — какое-то первое время).
Но в этом и смысл: остаться, когда оставаться кажется почти невозможным. Именно здесь терапия и начинается (как ни парадоксально). Остаться и посмотреть, как эта сложность устроена. В общем, терапевты так долго учатся (и лечатся) именно для того, чтобы мочь оставаться в сложных местах (и отделять своё от клиентского), и находить всему этому слова и смыслы. Выдерживать клиентское недовольство и не начинать кусать в ответ (как это делали с клиентом в его истории раньше, например). Называть чувства и реакции и разговаривать — а не действовать.
Если посчастливится остаться
(а если нет, с этим сможет помочь разобраться терапия жизнью, которая никогда не прекращается, или следующий терапевт)
плаванье vs терапия
Сегодня впервые сходила на тренировку в бассейн. Я так-то очень люблю воду и плаваю, сколько себя помню. В море, озере, реке. В бассейне. Плаваю с удовольствием и как научили в детстве.
И сегодня я узнала, что всю жизнь плавала — но плавала неправильно. Ожидаемо, но от этого не менее досадно.
Руки всё делают как надо — а вот ноги делают три движения вместо двух и делают их не в тот момент. И техника немного хромает. В итоге я трачу больше усилий и делаю больше действий (= сильнее устаю). Излишне суечусь.
И вот целый час с перерывами я пыталась ноги и тело переучить. Получилось ли у меня? Конечно, нет. Они двигаются автоматом по-старому. Как по накатанной. Тело помнит то, что делало много раз. И мне нужен будет ещё не один час, чтобы перестать делать свои дополнительные ненужные движения. Просто переучить ноги и синхронизировать их с руками иначе. И это просто чтобы поправить свой брасс — самый, казалось бы, лёгкий и базовый («бабушкин») стиль плаванья. А еще хочется научиться нырять и плавать у дна, наладить кроль… у меня там вообще большие планы.
К чему бы я это, да?
Жизнь — череда нарциссических поражений и обломов всемогущества. Когда кажется, что можно быстрее, проще и легче — и буквально в космос улететь, и избавиться от депрессии за пять сессий, и накачать мышцы за пару занятий силовыми, и обучиться новому без стыда и ошибок, и найти лучшую версию себя. А потом упс. Реальность целует в лоб. Ваш брасс такой как есть. Приходите ещё.
Хорошая новость: это перестаёт быть катастрофой, когда удастся перестать бесконечно «улучшаться» и признать: мы все несовершенны и дуем на свои нарциссические ранки — каждый на свои.
Сегодня впервые сходила на тренировку в бассейн. Я так-то очень люблю воду и плаваю, сколько себя помню. В море, озере, реке. В бассейне. Плаваю с удовольствием и как научили в детстве.
И сегодня я узнала, что всю жизнь плавала — но плавала неправильно. Ожидаемо, но от этого не менее досадно.
Руки всё делают как надо — а вот ноги делают три движения вместо двух и делают их не в тот момент. И техника немного хромает. В итоге я трачу больше усилий и делаю больше действий (= сильнее устаю). Излишне суечусь.
И вот целый час с перерывами я пыталась ноги и тело переучить. Получилось ли у меня? Конечно, нет. Они двигаются автоматом по-старому. Как по накатанной. Тело помнит то, что делало много раз. И мне нужен будет ещё не один час, чтобы перестать делать свои дополнительные ненужные движения. Просто переучить ноги и синхронизировать их с руками иначе. И это просто чтобы поправить свой брасс — самый, казалось бы, лёгкий и базовый («бабушкин») стиль плаванья. А еще хочется научиться нырять и плавать у дна, наладить кроль… у меня там вообще большие планы.
К чему бы я это, да?
Жизнь — череда нарциссических поражений и обломов всемогущества. Когда кажется, что можно быстрее, проще и легче — и буквально в космос улететь, и избавиться от депрессии за пять сессий, и накачать мышцы за пару занятий силовыми, и обучиться новому без стыда и ошибок, и найти лучшую версию себя. А потом упс. Реальность целует в лоб. Ваш брасс такой как есть. Приходите ещё.
Хорошая новость: это перестаёт быть катастрофой, когда удастся перестать бесконечно «улучшаться» и признать: мы все несовершенны и дуем на свои нарциссические ранки — каждый на свои.
Горе, депрессия, ностальгия
«При горе потеря признаётся, при депрессии мы сталкиваемся с отказом от признания потери («не знаю, почему я в депрессии»), а при ностальгии потерю обходят»
Если бы ностальгирующий смог признать потерю, утрату (родины, друзей, привычной обстановки), он мог бы эту потерю оплакать, а так он может быть в ностальгии не просто несколько лет, а всю свою жизнь.
Чтобы проработать потерю, её для начала нужно признать.
• Из лекции Ларисы Фусу о депрессиях в Институте психоанализа на Чистых прудах •
«При горе потеря признаётся, при депрессии мы сталкиваемся с отказом от признания потери («не знаю, почему я в депрессии»), а при ностальгии потерю обходят»
Если бы ностальгирующий смог признать потерю, утрату (родины, друзей, привычной обстановки), он мог бы эту потерю оплакать, а так он может быть в ностальгии не просто несколько лет, а всю свою жизнь.
Чтобы проработать потерю, её для начала нужно признать.
• Из лекции Ларисы Фусу о депрессиях в Институте психоанализа на Чистых прудах •
HTML Embed Code: